И надо сказать, его худшие предчувствия не замедлили сбыться. Доконал Серпухина тест какого-то Айзенка, показавший, что по уровню интеллекта будущего гуру даже за взятку нельзя отнести к светочам человечества. Правда, и к могущественному сообществу клинических идиотов он тоже не принадлежал — так, серединка на половинку. Мокея такое положение дел возмутило до крайности. Мадемуазель Брыська, которой он не замедлил на Айзенка пожаловаться, не стала любимого успокаивать, а лишь заметила, что его мучает гордыня, а это великий грех. Серпухин слушал ее и недовольно хмурился. Неизвестно почему, но он решил, что у самой Крыси пресловутый ай-кью чертовски высок, и тут же почувствовал укол ущемленного самолюбия.
Впрочем, уже назавтра конфликт утратил свою остроту и актуальность, поскольку лысый доцент признал, что никакие тесты не определяют способность индивида манипулировать массовым сознанием, особенно в России. Более того, при ближайшем рассмотрении оба психолога оказались ребятами компанейскими, вынужденными рубить капусту на стороне, а не на родной кафедре в университете. Серпухин должен был скрепя сердце признать, что, сравнив ассистентку с воблой, позволил себе опуститься до навета. Улыбка у нее, тут ничего не поделать, действительно была грустной, но зато глаза на редкость хороши. После разговора за рюмочкой коньячка и под кофеек занятия по технике манипулирования пошли много успешнее и, расчувствовавшись, Мокей потребовал у удивленного Шепетухи удвоить ученым-психологам гонорар. Из общения с ними он почерпнул для себя много полезного и особенно ту непреложную истину, что никогда и ни при каких обстоятельствах не следует пытаться объяснять собственные намерения. В лучшем случае люди ничего не поймут, а в худшем поймут все, но неправильно, и тогда ситуация неизбежно превратится в ложную и безысходную.
И вот наконец настало утро, когда вооруженный всеми премудростями Серпухин вступил в пределы огромного кабинета Шепетухи. Одетый и причесанный как для выступления Мокей чувствовал себя несколько скованно, но не настолько, чтобы это было заметно. Генеральный секретарь Движения радужного счастья ждал его с нетерпением. Он явно нервничал, курил, не отнимая от губастого рта сигарету.
— У нас сегодня ответственный день, — заговорил Семен Аркадьевич, стоило ему увидеть в дверном проеме Серпухина. Тут же побежал к окну, выглянул на улицу, вернулся. — Нам оказана высокая честь! С минуты на минуту сюда лично приедет председатель совета директоров господин Нергаль. Интерес к проекту колоссальный! Такие люди замешаны, такие люди! — схватился обеими руками за лысую голову. — Газеты читаешь? Мы, Мокей, кровь из носу доверие их должны оправдать. И дело не только в огромных деньгах, но в стабильности и предсказуемости общества… — Шепетуха вдруг остановился и остро, по-ленински взглянул на Серпухина. — Ты никогда не задумывался, во что на выборах обходится один голос? А мы с тобой эту цену можем снизить, и значительно! Смекаешь, о чем это я? Только для получения прибыли денежки сначала надо вложить, этим и занимается специально созданный Фонд спасения России! Ну, — хихикнул он нервно, — что же ты не спросишь, от кого Россию-то спасают?.. Да от русских, друг мой, от русских, от кого же еще! — Засмеялся едва ли не истерически, но тут же смех этот дурацкий оборвал. — Нас, Мока, ждет встреча с хозяином!
Серпухин смотрел на Семена Аркадьевича озадаченно. С хозяином? Опять с хозяином? Ну да, как же он мог забыть: на Руси ничьих людей не бывает! На Мокея вдруг пахнуло тяжелым духом сальных свечей и показалось, что вместо цивильного костюма с галстуком генеральный секретарь облачен в грязно-красный кафтан и заломленную набок высокую шапку. Но тут с улицы донеслись звуки подъезжающих машин, и мираж улетучился. Метнувшийся было к окну Шепетуха весь задрожал и бросился, повторяя на ходу: «Приехал!» — к большим лакированным дверям.
Вернулся он через минуту, следуя по пятам за невысоким субтильным мужчиной в отменном элегантном костюме и лакированных штиблетах. Можно предположить, что от избытка чувств люди способны скакать козлом или извиваться всем телом, но чтобы и то и другое одновременно, такое Серпухин видел впервые. Казалось, единственное, что огорчало Шепетуху, так это физическая невозможность расстелиться под ноги гостя ковром. Что ж до похожего на какую-то птицу человечка, Мокей узнал его сразу. Теперь ему казалось, что и огромного нефа из службы безопасности он тоже где-то видел, вот только где и когда, вспомнить не мог.
Высокий гость тем временем пересек пространство кабинета и опустился в приготовленное кресло. Приблизившийся к Серпухину Шепетуха со смешком едва слышно прошептал: «Вижу, узнал и его!» — и, как лошадь на демонстрации перед аукционом, подвел Мокея ближе к Нергалю. Тот откинулся на спинку и, положив ногу на ногу, уперся взглядом близко посаженных глаз в замершую перед ним парочку. Долго молчал. Не знавший, что ему делать, Шепетуха метнулся было к хозяину и подобострастно склонился к его уху, но Нергаль лишь брезгливо поморщился и легким движением руки отослал профессора из комнаты. Все произошло так быстро, что Мокею почудилось, будто дрожащий от избытка пиетета Семен Аркадьевич буквально растаял в тихом воздухе.
Председатель совета директоров между тем продолжал держать паузу. Наконец, указав на ближайшее к себе кресло, заметил:
— А вы, Серпухин, изменились, исхудали…
Такое начало разговора Мокея удивило. Давнего своего страха перед этим человечком он не испытывал: место его заняла звериная настороженность.
— Разве мы раньше встречались?
Не имеет же он в виду, занервничал вдруг Серпухин, что я видел его в своих снах. Но казавшиеся на первый взгляд загадкой слова тут же получили весьма прозаическое разъяснение.
— Однажды! Теперь можно сказать, в вашей прежней жизни, — Нергаль изобразил на своем птичьем лице улыбку, — когда вы могли себе позволить забывать имена представленных вам людей. Нас знакомили на одном из приемов в Кремле, но в то время вы были слишком богаты и заняты собой, чтобы обращать внимание на таких незначительных людей, как я…
Серпухин смутился. Теперь ему казалось, что он и правда помнит их краткий обмен любезностями, как это случается на официальных приемах и многолюдных помпезных вечеринках. Такая встреча представлялась тем более логичной, что объясняла появление человечка в его снах.
— Прошу меня извинить!
— Можете не извиняться, — тонкие губы Нергаля сложились в подобие улыбки, — по-человечески это очень понятно…
А с другой стороны, рассуждал Серпухин, такое начало разговора могло быть элементарной уловкой. Он и сам пользовался ею на переговорах, ставя партнера в неудобное положение, заставляя его чувствовать некую вину и оправдываться.
— Полагаю, Шепетуха вам кое-что обо мне рассказал, — заметил Нергаль, продолжая холодно Мокея рассматривать, — поэтому не будем тратить время на пустые формальности. Мои эксперты из Фонда спасения России изучили представленный вами проект и нашли его достаточно перспективным. Поскольку речь идет о больших деньгах, значительная часть которых уже вложена в ваше с Шепетухой начинание, я решил поближе познакомиться с его ключевой фигурой, то есть с вами…
