– Пока нет.
– Проклятье. Распорядись, чтобы на южную дорогу выслали разведчиков. Любого монашка, если увидят, сразу ко мне. И готовь доспехи.
Теодрик встал, глядя на сундук, стоявший у изголовья лежака.
«Ну, что ж, – угрюмо подумал он, – если нет, значит, обойдемся без книги».
* * *
Под Теодриком был огромный вороной жеребец по имени Танлид, что на языке Морского народа означало «Огненный». Когда его привезли, герцог слегка подивился столь несообразному имени, но возражать не стал, и только спустя некоторое время понял, что оно подходит как нельзя лучше.
Конь был адеринской породы, даже не вороной, а иссиня-черный, с длинным крупом, крепкими мускулами, широким выпуклым лбом и носом настолько тонким, что животное могло бы пить из чашки. Красавец.
Теодрик легко похлопал его по шее; жеребец благодарно пряднул ушами и с силой втянул воздух. Запах крови, звон оружия и неумолчный человеческий крик стояли над Тэлейтским лугом.
Удача клонилась на сторону герцога, хотя, наверное, Сигеберт этого пока не понимал. «Глупец, – удовлетворенно подумал Теодрик. – Мечом машет неплохо, спору нет, да только дальше собственного носа ничего не видит».
Сзади, справа и слева от него расстилалась Дубренская чаща, северным своим концом переходившая в непролазную топь. Построив войска между лесом и болотом, герцог изначально лишил Сигеберта возможности зайти к нему в тыл, а овражки и многочисленные ручьи, там и сям пересекавшие поле битвы, свели на нет преимущество короля в коннице.
Королевская пехота напирала, продавливая нестройные ряды солдат Теодрика. Последние ожесточенно сражались, как было оговорено, призывали на помощь, и шаг за шагом отступали к лесу, заманивая врага все ближе и ближе к трясине.
Теодрик усмехнулся: все шло именно так, как он и задумал.
Он взглянул на небо. Уже зажглись первые звезды, и Дубренская чаща за его спиной из зеленой превратилась в черную. Пора. Сигеберту с его холма на темном фоне леса почти не видно, что творится на лугу, а это как раз на руку. Королевские отряды уже так глубоко вклинились в строй герцогских войск, что оставалось только замкнуть кольцо.
Отряды своего брата Беорна, графа Кловис, он расположил на правом фланге, в некотором отдалении от места основной схватки. Две тысячи пехоты и двести рыцарей, к которым Теодрик присоединил свои три сотни. Более чем достаточно для того, чтобы нанести внезапный и мощный удар в спину врагу, уставшему от долгого дневного перехода. Насадить на пики, затоптать лошадиными копытами и загнать в болото.
– Когар и Кловис! – зычно гаркнул Теодрик.
Ратники, окружавшие своего господина, оживленно зашевелились, передавая клич по цепочке.
Герцог дышал полной грудью, прохладный ветерок развевал длинные волосы. Шлем с узкой прорезью для глаз он бросил на землю. Он хотел видеть, видеть все. Свой триумф, свою победу.
Привстал на стременах и выхватил меч.
– Когар и Кловис! Когар и Кловис! Слава, слава! – Солдаты потрясали оружием.
Теодрик указал мечом на врага. Воины, его храбрые воины ринулись вперед, обтекая герцога со всех сторон, как маленькая речушка обтекает огромный камень.
– Когар и Кло… – Он пошатнулся в седле, ошарашенно замолчав. Прилетевший из ниоткуда арбалетный болт чиркнул по щеке, вырвав клок кожи. Герцог провел по скуле ладонью и уставился на испачканные кровью пальцы. Стрелу выпустили с той стороны, где находились наемники Беорна. Теодрик медленно повернулся, вперив свой взор в сгущающуюся темноту.
Темнота, поначалу однообразно черная, вдруг начала меняться, мелькая пятнами и издавая звуки.
Луна выплыла из-за тучи.
Отряды под штандартами Кловиса, вытянувшись в стройную линию, наступали прямо на него. Они, и еще… Теодрик скрипнул зубами, не поверив своим глазам. Сотня, две, нет, много больше рыцарей, в сомкнутом строе, с кроваво-красным стягом Эдгаридинов.
– Корнваллис и Кловис! – раздался ответный рев из тысяч глоток, почти заглушенный топотом лошадей и лязгом оружия.
Солдаты Теодрика останавливались, оборачивались в недоумении, быстро сменявшемся чем-то похожем на панику.
– Измена! – вдруг завопил кто-то, и этот крик ураганом пронесся по Тэлейтскому лугу.
Герцог на мгновение прикрыл глаза. Предательство. Сигеберт обошел его. Сигеберт договорился с этим ублюдком Беорном.
«Нет, это не он. Это Хэвейд. У Сигеберта не хватило бы мозгов».
И тут же зарычал от ярости и боли. Несколько стрел ударили его в грудь, и одна из них пробила кольчугу, глубоко застряв в левом плече.
Из темноты вынырнула фигура Гунриха. Слуга схватил коня за узду.
– Надо бежать, ваша милость! – крикнул он. – Бежать!
Теодрик скользнул по Гунриху невидящим взглядом. Хриплый рев вырвался из его груди. Проклятье. Я убью тебя, Беорн, я убью вас всех.
Он поднял жеребца на дыбы, не обращая внимания на упавшего слугу, и понесся навстречу врагу, размахивая огромным мечом. Несколько десятков солдат побежали вслед за ним, крича то ли от страха, то ли от гнева.
Герцог ворвался в строй неприятеля подобно гигантскому кораблю, который. сорванный с места бурей, давит утлые лодчонки, сгрудившиеся в гавани. Он разил, крушил и ломал, рубил головы и руки. Его прекрасный жеребец Танлид неистово ржал, добивая упавших копытами, и казалось, извергал огонь из ноздрей. Лицо заливало кровью, и Теодрик чувствовал неодолимое желание рвать мясо зубами.
– Сигеберт! – рычал он. – Где ты? Где ты?! Трус!
Танлид, его прекрасный Танлид вдруг зашатался, пронзенный копьем, и повалился на землю, придавив хозяина. Невероятным усилием выдернув ногу из-под туши, герцог поднялся, шатаясь, и тут же закричал от боли. Его меч, сверкнув в лунном свете, упал вместе с отрубленной кистью.
Оскаленные лица вокруг. Удар, еще удар. Дикая боль в спине, потом в ноге. Теодрик рухнул на колени, лишь успев заметить матово поблескивающую цепь кистеня.
* * *
Деревеньку Балмот заливали потоки дождя, превращая истоптанную тысячами солдатских сапог землю в грязное месиво. Дождь начался внезапно, словно кто-то наверху, торопясь смыть лужи крови, открыл небесные заслонки.
Не больше полутора дюжин домов Балмота сгрудились вокруг древней, как мир, покосившейся часовни. На деревенской площади наспех соорудили высокий, почти в рост человека, деревянный помост, а возле него – пиршественный стол. Сотни отчаянно чадящих факелов шипели, гасли и снова вспыхивали, выхватывая из темноты лица, мокрые и пьяные.
Наемники орали невпопад, чокаясь кружками и бурно приветствуя каждую следующую голову, что скатывалась с помоста. Громкий хохот раздавался всякий раз, когда голова, слишком сильно отброшенная в сторону палачом, залетала в ряды солдат, которые пинками отправляли ее обратно.
