На утренней проездке я свалился с Дрифтера и очутился в опилках прямо посреди тренировочной дорожки. Тремьен выказал некоторую обеспокоенность при абсолютном отсутствии сочувствия, причем его обеспокоенность касалась в основном лошади. Он послал конюха, чтобы тот попытался поймать Дрифтера, и с отвращением наблюдал, как я ковыляю к нему, потирая ушибленное, бедро.
— Сосредоточьтесь, — сказал он. — О чем, черт возьми, вы думаете?
— Его все время заносит в сторону.
— Вы сами не смогли удержать его на прямой. Не нужно оправданий, вы были рассеянны.
Конюх изловил Дрифтера и подвел его к нам.
— Садитесь, — раздраженно буркнул Тремьен.
Я вновь вскочил в седло. Тремьен прав относительно моей рассеянности, внутренне я был с ним согласен: причиной моей несобранности был короткий и плохой сон.
Прошлой ночью, когда я вернулся после общения с Гарри, все уже давно спали. Ночь была прекрасна, и я не торопился домой. Я шел из деревни, а надо мной простиралось великолепное звездное небо, предутренний морозный воздух наполнял мои легкие; однако даже вся эта прелесть не могла выгнать из моей головы мысли о совершенных преступлениях. Я долго не мог заснуть, а когда заснул, то видел какие-то беспокойные сны. Проснулся я совершенно разбитым.
Я вернулся на Дрифтере вместе с другими наездниками, участвовавшими в утренней проездке, и отправился завтракать, наполовину уверенный в том, что Тремьен не разрешит мне днем выехать на Бахромчатом. Тремьен сам, несомненно, находился в состоянии крайней подавленности, причиной которой явился финал вчерашнего вечера, и я сочувствовал ему, поскольку человек его плана заслуживал только приятных воспоминаний.
Когда я вошел, он читал газету и тяжело вздыхал.
— Как они, черт возьми, успели узнать про это так быстро?
— О чем?
— Вот об этом.
В раздражении он перебросил мне через стол газету, в которой я прочитал, что престижный банкет, посвященный вручению Национальной премии, закончился кровавой потасовкой двух жокеев-скандалистов. Экс-чемпиона, Ягера друзьям пришлось разнимать с чемпионом среди любителей Ноланом Эверардом (который недавно находился под следствием за убийство). Относительно этого случая Тремьен Викерс сказал: «Без комментариев». Спонсор был вне себя от гнева. Жокей-клуб занимается этим делом. На этом статья заканчивалась.
— Полнейший вздор, — фыркнул Тремьен. — Никаких «без комментариев» я и не думал говорить. Никто и не спрашивал меня о каких-либо комментариях. Спонсор ушел еще до того, как все это началось, с чего бы ему было гневаться? То же можно сказать и о членах жокей-клуба — они ушли сразу после речей. Перед тем как они ушли, я даже разговаривал с некоторыми из них. Они поздравляли меня. Как можно было печатать такую ложь!
— Скоро вся эта шумиха уляжется, — попытался я его успокоить.
— Выставили меня полным дураком.
— Не берите в голову, — предложил я, — считайте это шуткой.
— Я не намерен шутить.
— А никто и не шутит.
— Вся эта свистопляска началась из-за Гарри, не так ли? Все из-за этого случая чувствуют себя не в своей тарелке. Черт бы побрал эту Анжелу Брикел!
Я поджарил себе тост.
— Вы чувствуете себя достаточно в форме, чтобы проездить Бахромчатого? — спросил Тремьен.
— Если вы позволите.
Некоторое время он смотрел на меня изучающим взглядом.
— Тогда соберитесь и не будьте таким рассеянным. — По его лицу я понял, что дурное настроение стало постепенно спадать.
— Постараюсь.
— Поймите, — произнес он в некотором смущении, — я вовсе не хочу срывать на вас свое плохое настроение. Если бы не вы, мы все оказались бы в гораздо худшем положении. Получилось так, что, пригласив вас сюда, я сделал самый верный шаг в своей жизни.
От неожиданности я никак не мог подыскать слова благодарности, но, к счастью, возникшую паузу заполнил телефонный звонок. Тремьен поднял трубку и прохрипел:
— Алло?
Оказывается, не весь пар из него вышел. Волшебным образом его мрачное лицо расплылось в улыбке.
— Привет, Ронни! Хочешь узнать, как идут дела с моей биографией? Твой парень работает в поте лица. Что? Да, он со мной, здесь рядом. Подожди.
Он передал мне трубку, неизвестно зачем сказав:
— Звонит Ронни Керзон.
— Привет, Ронни, — поздоровался я.
— Как дела?
— Я теперь скачу, как заядлый наездник.
— Лучше бы ты так скакал пером по бумаге. У меня есть для тебя новости.
— Хорошие или плохие?
— Мой коллега в Америке звонил мне вчера вечером относительно твоей последней книги.
— Ну и… — молвил я, полный самых дурных предчувствий. — Что он сказал?
— Он сказал, что ему очень понравилась твоя «Долгая дорога домой». Он с радостью займется ею и найдет тебе хорошего издателя.
— Ронни! — я сглотнул, пытаясь восстановить дыхание. — Ты уверен?
— Разумеется, уверен. Я всегда говорил тебе, что твой опус неплох. Наша мадам, которая заведует издательством, полна энтузиазма. Она уверила моего американского коллегу, что книга великолепна, и тот согласился с нею. Что тебе еще нужно?
— Ох…
— Не обольщайся и спустись с небес на землю. Издать в Америке книгу никому не известного даже в Англии писателя — это большой аванс. — Он упомянул ту сумму, которая будет выплачиваться мне до тех пор, пока я не закончу эту свою чертовщину с беглецом на воздушном шаре. — Если книга хорошо пойдет в Америке, а они рассчитывают на это, то ты получишь еще и премиальные.
Последовала короткая пауза.
— Куда ты делся? — спросил Ронни.
— Предался мечтаниям.
— И это только начало. Я всегда верил в тебя, — усмехнулся он.
Это может показаться смешным, но я был так тронут, что слезы были готовы брызнуть у меня из глаз, но, мигнув пару раз, я сказал ему срывающимся голосом, что дважды виделся с Эрикой Антон и даже сидел с ней рядом на банкете.
— Она уничтожит тебя! — в ужасе воскликнул Ронни.
— Я так не думаю. Она попросила меня выслать ей экземпляр книги, после того как та будет опубликована.
— Она разорвет ее в клочья. Эрика любит делать рагу из молодых писателей. — В его голосе звучало отчаяние. — Она предпочитает разносить их вдрызг, вместо того чтобы писать отзывы и обозрения.
— Придется рискнуть. Дай мне Тремьена.
— Даю, Ронни. И спасибо за все.
— Да, да…
Я передал трубку Тремьену, которому Ронни тотчас же начал что-то энергично выговаривать.
