— Может быть. Ну, а что с тобой интересного произошло, мистер? — спросила миссис Кормаци.
Грегор задумался о том, что с ним произошло за это время. О том, что он видел и делал.
Нет, он решительно не мог облечь все это в слова.
— Ты язык проглотил? — поинтересовалась мисси Кормаци. — Впрочем, ладно. Можешь ничего не рассказывать, пока не появится желание. — Она окунула кусок бекона в сироп и принялась задумчиво жевать: — Знаешь, мистер Кормаци воевал. Он очень не любил об этом говорить. Я понимаю — это, должно быть, ужасно. У моего мужа бывали кошмары, и они мучили его до самой смерти.
— Меня тоже сегодня разбудил кошмар, — признался Грегор.
— Думаю, не последний, — покачала головой миссис Кормаци. — Хочешь сока?
И налила ему в стакан, не дожидаясь ответа.
— Это ведь как бывает. Ты растешь, и все детство слышишь, что надо быть добрым к другим людям, что причинять другим людям боль — это плохо, а потом тебя посылают на войну и требуют от тебя, чтобы ты убивал. Что в этот момент происходит у тебя в голове, а? Скажи на милость?
— Ничего хорошего, — буркнул Грегор.
— Ну ничего, все-таки все наладится, Грегор, — успокоила его миссис Кормаци.
— Не знаю, — с сомнением произнес он. — В моем сне я падал навстречу смерти. Не первый раз мне снится такой сон. Но сегодня я в первый раз достиг дна.
— Не беспокойся. Если ты и правда упадешь на дно — вокруг полно людей, которые помогут тебе подняться, — улыбнулась миссис Кормаци.
«Помогут мне подняться? — подумал Грегор. — Скорее поднимут мое бездыханное тело. Кому нужна помощь после падения на такие скалы…»
Да и вообще — даже если люди захотели бы помочь… В своих снах Грегор всегда был один. Он знал, что никто ему не поможет.
Пока он ел, миссис Кормаци нашла пару старых кроссовок, которые принадлежали одному из ее сыновей лет двенадцать тому назад. Конечно, они были далеко не новые и тоже не слишком подходили к одежде Грегора, но все же это было куда лучше, чем парадные туфли.
— Тебе нужна новая одежда в школу, — сказала миссис Кормаци.
— А школа уже началась? — спросил он.
— Несколько недель назад, — ответила она. — У нас тут середина октября, Грегор.
— Я не знал, — произнес он.
Утро он провел, приглядывая за сестрами, в то время как родители вместе с миссис Кормаци отправились навещать бабушку в больницу. Пока Лиззи и Босоножка завтракали, Грегор стоял у окна и наблюдал за тем, как соседские дети идут в школу. Он подумал о своих друзьях, Ларри и Анджелине, и ему стало интересно, как они отнеслись к его исчезновению. Что они подумали — что он заболел? Или переехал? Какая-то часть его очень хотела поскорее увидеться с ними, а другая его часть так же сильно этого не хотела. Он слишком многое испытал, слишком сильно изменился — мысль о том, что надо возвращаться к прежней жизни и делать вид, что ничего не случилось, казалась ему невыносимой.
Родители вернулись к обеду. На маму визит к бабушке произвел ужасное впечатление.
Никто не мог сказать, когда бабушку выпишут — даже если дома у нее будет круглосуточный медицинский уход с сиделками и всевозможными процедурами.
— А я могу ее повидать? — спросил Грегор.
— Не сейчас, сынок. Может, попозже, когда ей станет лучше, — ответил папа.
— И что же нам теперь делать? — все-таки решился он спросить. — С Вирджинией?
— Не знаю, — сказал папа. — Мы еще подумаем.
— Я не хочу в Вирджинию! — вдруг заявила Лиззи, и все воззрились на нее в изумлении.
— Но ты же говорила, что хочешь! — произнесла наконец мама. — Ты первая побежала паковать вещи, когда я это предложила.
— А теперь я не хочу уезжать. Здесь наш дом. И я не хочу никуда убегать. — Лиззи покачала головой. — Живоглот говорит: если убегать от того, что тебя пугает, — оно тебя обязательно догонит.
— А ты, Грегор? — обратился к нему папа.
Грегор попытался представить себе их жизнь в Вирджинии. Потом попытался представить себе их жизнь здесь.
— Не имеет значения. Мне не важно, где мы будем жить, — сказал он наконец.
Что там, что здесь — одинаково ужасно. Он снял с крючка у двери свою куртку:
— Пойду прогуляюсь.
Грегор и сам не знал, куда идет, но пройдя несколько кварталов, вдруг понял, куда ему хочется попасть. Проверил карманы — тридцать пять долларов. Этого хватит с лихвой.
Он спустился в подземку и поехал к монастырю.
Ему нужно было увидеть каменного рыцаря, который помог ему пережить последние несколько недель. Вдруг он и сейчас поможет ему разобраться в случившемся и найти во всем хоть какой-нибудь смысл.
День был холодный и солнечный. Деревья уже начали облетать. Но Грегор никак не мог отделаться от мыслей о том, другом мире, где солнца совсем не бывает, а деревья на вес золота. Мире, к которому, кажется, теперь принадлежал и он.
Что если он скажет родителям, что хочет вернуться в Подземье и остаться там навсегда? Там он не выглядит уродом. Там у него есть настоящие друзья. Там у него есть Люкса.
Нет, они никогда ему этого не позволят. Да и хочет ли он туда на самом деле? Грегор не знал.
Единственное, что он знал, — что здесь, в верхнем мире, который когда-то был его домом, он чувствует себя чужаком.
Женщина-кассир смотрела на него с подозрением, когда он подошел, чтобы купить билет. Что она видела перед собой? Какой-то мальчишка, в одежде не по размеру, один, в разгар школьного дня… И руки забинтованы. Грегор вдруг понял, что не помнит, когда последний раз подстригал волосы.
Он попытался оправдаться:
— Мне нужно делать доклад в школе. Задали написать работу о самом классном здании в Нью-Йорке, и я выбрал это. Может, у вас есть дополнительная информация, которая могла бы мне пригодиться?
Она смотрела все так же хмуро, но все же дала ему пару брошюр и не стала поднимать тревогу.
Внутри почти никого не было. Негромко звучал григорианский хор, создавая некоторую торжественность и в то же время немного успокаивая. Почему-то монастырь напомнил Грегору Подземье — такие же изображения странных животных, свитки, исписанные какими-то значками, каменные стены, полы, потолки. Пройдя пару залов, он дошел до склепа.
Рыцарь был точно такой, каким помнил его Грегор: он лежал у окна, скрестив руки на эфесе меча, безучастный и равнодушный ко всему вокруг. Грегор приехал сюда в надежде, что найдет утешение в этой каменной статуе. Но вдруг остро ощутил, что это больше не работает. Последние месяцы он провел в размышлениях о том, что ему предстоит умереть.
А ему нужно заново учиться жить. И рыцарь ему в том ничем не мог помочь.
