— Когда скажешь, — дохнула она мне в лицо.
— Не спеши, Карин…
Холод слезинки на моей груди. Кусая губы и с трудом удерживая те слова, что я не могу сказать ей, я поворачиваю голову влево и бросаю взгляд в окно — и тут происходит невероятное. Во всех комнатах квартиры напротив горит свет, и я вижу себя. Вот я задвигаю шторы в три приема, чтобы крючки не цеплялись друг за друга на плохо закрепленном карнизе. Карин со стоном произносит мое имя. Я перемещаюсь за ее спиной от окна к окну, от галогеновой лампы до китайского светильника, зажигаю бра, потом гашу люстру. Я всегда так делаю. В том же порядке. Мои привычки, мои обычный маршрут.
— Ришар?
Почувствовав, что со мной что-то не так, она старается исправить положение, всячески распаляет меня, и я поневоле откликаюсь. Может, там всего лишь грабитель или красотка Тулуз-Лотрек забежала покормить кота, но почему этот человек ведет себя так уверенно? Он точно повторяет мои движения за шторами, так же пробуждает все очарование моей квартиры и обходит темные углы. Сейчас он откроет дверцы бара, спрятанного в книжном шкафу. Так и есть. Теперь — наискосок мимо лестницы, ведущей в мезонин, и в ванной загорается свет.
Я порывисто опрокинул Карин на постель, повернувшись к окну спиной. Ее прерывистые стоны вдруг возвращают мне странное спокойствие, как в тот день, когда Фредерику в квартире напротив послышался из автоответчика замогильный голос Ришара.
— Давай, любовь моя… Вместе… Ну же, я не могу больше ждать…
Мне бы так хотелось, чтобы слияние плоти окончательно разделило меня надвое, так хотелось бы верить, что мое приключение завершилось самым естественным, хоть и мистическим образом. Боже мой, да я просто забыл, какое сегодня число. Вот она уже кончает подо мной — и без меня. Смотрю на нее, жду, когда она вернется. Задышала ровнее. Провела ладонью по моей щеке, по мокрым от пота волосам.
— Что с тобой?
Я ушел от ответа, покачав головой. Теперь ясно, почему утром по телефону, Лили удивился, когда я попросил его не беспокоиться из-за тысячи франков и согласился получить деньги с курьером. Каждый год он отмечает у нас свой день рождения. Если он приходит первым, консьерж дает ему ключ. Он приносит торт, шампанское и скрабл. Нынче у него «сухой» день, и Доминик больше нет. Он взял бутылку «Перье» в минибаре и пошел в ванную за серебряной чашей вместо ведерка со льдом для полуторалитровой бутылки «Дом Периньон», которую купил назло всему свету.
— Хочешь?..
В этом многоточии — сотни вопросов: что меня смущает, о чем я думаю и чего от нее жду… Не отрываясь от нее, переворачиваюсь на спину, так, чтобы ее силуэт загородил мне оконный проем.
— Да, Карин. Хочу, сейчас.
В любом случае уже поздно. Утром я как-нибудь заглажу свою вину перед ним, но сейчас не предам любовь ради дружбы и не стану портить вечер и ему, и нам из-за угрызений совести. Она осторожно и страстно ведет меня к вершинам, что не мешает мне время от времени поглядывать в окно. Я вижу, как Лили накрывает стол на двоих. Наверно, думает, что меня задержали в газете и я обрадуюсь готовому ужину. Как всегда. Как прежде. Мне вдруг стало ужасно грустно, и нахлынувшая на меня нежность к моему старому другу вновь оживила в памяти образ Доминик, ласкающей себя в моих объятиях. Карин все делает иначе, но теперь обе они слились воедино и соединили меня. Получился один мужчина, который любит двух женщин. На покрытом скатертью столе горят свечи, Лили сидит перед телевизором, раскладывает скрабл.
— Сейчас… Ришар… Да!
Карин бьется на мне, обволакивает всем нутром разделяющую нас резину, и я кончаю в нее, закрыв глаза.
— А с ним тоже здорово, — выдыхает она, падая на меня.
За десять секунд молчания меня охватывает ужасная тревога, почище, чем я испытал, увидев себя в квартире напротив.
— С кем?
— Что, любимый?
— С кем «тоже здорово»?
— С презервативом. Не хуже, чем без него. Ну, то есть… мне так кажется.
Я придержал пальцами резинку и вышел из нее осторожно, как только мог. Вернувшись из ванной, застал ее все еще на кровати, под простыней, и перед ней поднос с двумя пивными кружками шампанского и закусками в лоточках. Печь уже нагрелась.
— Я не нашла фужеров, — извинилась Карин.
Я присел на край кровати, слизнул с ее губ салат с лососем, отпил из ее кружки, а ей протянул свою. Все равно ведь она читает мои мысли. И к тому же успела порыться в моих шкафах.
— Гора с плеч, — с набитым ртом вздохнула она. — Я жутко боялась, что в постели ты не так хорош, как во всем остальном.
На той стороне улицы все тихо. Догорели свечи в одном из подсвечников. Должно быть, Лили заснул у телевизора.
~~~
«Я пишу Вам, Ришар Глен, за столом, перед Вашим остывающим завтраком. Вы спите, и на плече у Вас играет солнечный луч, и Вам всего восемнадцать — как мне. Только Вы гораздо свободнее меня. Через сорок минут уходит поезд в Гент: сегодня я как бельгийка должна сдавать во Французском институте экзамен на DALF — «Диплом об углубленном знании французского языка», нет-нет, это не шутка, но спасибо за комплимент. Без этого диплома меня не примут в Париж-IV[50]. Времени мало, и я успею сказать вам только одно… даже не знаю что. Впервые в жизни я будто слилась с телом мужчины, который занимался со мной любовью… Я испытывала Ваши чувства, я видела Вашими глазами… порой я исчезала вовсе, когда Вы любили другую женщину… И я ее любила, ведь она была частью Вас. Мое тело Вас любит, мои глаза Васлюбят, эта квартира любит нас обоих. Извините за банальности. Я чувствую себя и любовницей, и младшей сестрой, и сообщницей, и подружкой, и поклонницей… Выбирайте сами. Даже чудесным воспоминанием без продолжения, если захотите. Я буду исполнять все Ваши мечты и не стану скрывать своих.
Как же мне понравилась Ваша студия! Так и хочется набить Ваши шкафы и заменить Вам ту, другую. Кажется, теперь я знаю ее имя. Вы раз десять произнесли его ночью, ворочаясь и прижимаясь ко мне. Я не ревную, я польщена. Польщена тем, что взволновала Вас, растревожила, рассмешила и возбудила. И вернула в прошлое. Я принимаю все, что Вы мне отдали: мужскую силу и Ваши детские обиды, одиночество, упрямство, подозрительность… Жизнь прекрасна, когда есть желание жить ради кого-то. Заметьте, я не сказала «с кем-то». Ах, черт, не сказала, зато написала. Считайте, что зачеркнула. Это не накладывает на Вас никаких обязательств. И не дает Вам никаких «прав».
Вы можете пообещать мне, что будете всегда хотеть меня так, словно меня еще надо соблазнить? Любите меня как читательницу нашего романа, Ришар Глен. Заставляйте меня плакать, улыбаться, ждать. Сегодня Вы оттрахали меня, как (дополните сами, вам есть чем похвастаться; хорошо, что иногда Вы ведете себя, как простой смертный), но — аб-ра, швабра, кадабра! — я предстану перед Вами девственницей в следующий раз, если он, конечно, будет. Договорились?
