Этой ночью, благодаря редчайшему стечению обстоятельств, нам удалось провести несколько часов вместе на ее гребне, но именно поэтому жизнь одного из нас должна неизбежно слиться с жизнью другого.
Саша Гитри. «Иллюзионист».
Глава 1
Есть люди, которые никогда никуда не ездят, но не прочь помечтать в аэропорту. Вот и я ничего не покупаю, но уже третий месяц подряд хожу по четвергам на аукцион Друо.
— Лот номер 132, комод в стиле ампир! Начальная цена девять тысяч!
Пробираюсь сквозь толпу, обхожу стулья, усаживаюсь во втором ряду. Как же мне нравится Друо, его атмосфера, обстановка — бархат, металл, пластик, тихонько шуршат эскалаторы, суетится народ, антиквариат путешествует в корзинах и на тележках. Аукционеры тут бок о бок с зеваками, счастливые победители с проигравшими, что уходят не солоно хлебавши.
— Одиннадцать тысяч.
— Одиннадцать тысяч пятьсот.
— Двенадцать тысяч. Еще раз пятьсот. Нет, не ваши пятьсот, мадам, набавил усатый господин, что сидит за вами. И еще пятьсот слева от меня. Кто больше? Никто? Тринадцать тысяч пятьсот, торг окончен? Или справа от меня набавляют? В самом деле? Я не ошибся?
Бывает, что и я поднимаю руку, киваю головой, выкрикиваю цену, как вставил бы пальцы в розетку, просто так, из чистого любопытства. Среди призраков прошлого тешусь призраком свободы, играю в азартного игрока.
— Продано! Переходим к лоту номер 136. Паланкин, конец семнадцатого века, отделан оранжевой кожей, на дверце графские гербы, начальная цена двенадцать тысяч. Пятьсот в глубине зала. Тринадцать тысяч — девушка в шапочке слева от меня.
Народ в зале примолк. Я повернул голову, дай, думаю, посмотрю, что там за шапочка. Стульев через пять от меня сидит молодая женщина с длинными, очень светлыми волосами; очки в замысловатой оправе и вязаная шапочка. Сидит, покусывает палец. На юбке сбоку большой разрез. Лодыжка стройная, загорелая, щиколотки не видно из-за черного носка на ноге. Сама кутается в шаль, через плечо — сумка с бахромой.
— Вещь исключительная, — подает голос эксперт, сидящий справа от оценщика.
— С надбавкой тринадцать тысяч, — напоминает аукционист.
Зал молчит. Случается, люди набавляют вяло, по чуть-чуть, и торг внезапно замирает. Опытным делягам всеобщая неуверенность на руку, лот уходит за смешную цену, и когда молоток опускается, все только недоуменно переглядываются между собой.
— Кто больше? — Повышает голос аукционист, тишина в зале ему не нравится.
— Пятьсот!
Я вздрогнул и перевел взгляд с черного носка на шапочку. Светловолосая выкрикнула надбавку очень быстро и очень громко. И теперь смотрит на меня.
— Вы уже набавляли, мадемуазель.
— Ах, ну да! Да, конечно.
В голубых глазах за стеклами очков паника. Рука нервно постукивает по колену.
— Тринадцать тысяч, — вздыхает аукционист. — Надбавку сделала опять мадемуазель в шапочке. Ну же! Кто больше? Тринадцать тысяч раз, тринадцать тысяч два…
Девушка отвернулась от меня — рот скривился, глаза опущены. Я вдруг подумал — а вдруг она тоже просто так, из любопытства? И тут до меня дошло: нужно действовать и побыстрее.
— Четырнадцать тысяч! — гаркнул я, привлекая всеобщее внимание.
Девушка подняла глаза, улыбнулась и внезапно кивнула.
— Надбавка пятьсот! — оживился аукционист и тут же повернулся ко мне.
Прямо в мои глаза впились ее голубые.
— Пятнадцать тысяч! — кричу я.
Девушка снова кивает.
— Еще пятьсот! — подхватывает аукционист. Лампы на потолке ослепляют меня, зажмуриться я не решаюсь и снова кричу:
— Шестнадцать тысяч!
Она опускает глаза, медленно-медленно, словно говорит мне «да».
— Еще пятьсот! — тут же сообщает аукционист.
Я как зачарованный слежу за ней. Повторяю каждое ее движение. Да что там повторяю — опережаю! Аукционист только вертит головой, стараясь поспеть за нами:
— Девятнадцать!.. Двадцать!.. И одна!.. Двадцать две!..
Я действую не раздумывая. Сейчас для меня главное — ее лицо, оно меняется при каждом моем слове, оживляется. Улыбка становится все шире, цена растет. Малейшее движение одного из нас, даже едва заметное подергивание век — аукционист реагирует мгновенно. Я не слушаю. Я тоже улыбаюсь, словно в этом зале, кроме нас, нет никого.
— Что? Что? — внезапно вздрагивает она.
Аукционист повторяет, и она зажимает рот рукой, чтобы не закричать, и мотает головой: Нет! Нет! Нет!
— Торг окончен?
Как это окончен? Что за бред? Молоток повисает в воздухе на секунду и опускается на подставку.
— Продано. Молодому человеку в зеленой куртке.
Аукционист подходит ко мне и протягивает талончик.
— Назовите ваше имя, мсье.
Я что-то лепечу, он просит повторить. Все смотрят на меня. Но это же не я, это же…
— Продано мсье Лашому, — кричит аукционист и отходит к трибуне.
Что-то подсчитывает на бумажке, возвращается ко мне и объявляет:
— Сорок две тысячи восемьсот, мсье.
И тут же исчезает, ему поднесли вазу, торги продолжаются. Девушка стоит возле меня, смотрит сверху вниз, пальцы впились в сумку.
— Надо же! Кто бы мог подумать?
Улыбка гаснет на ее лице: вид у меня ошеломленный.
— Послушайте, я просто в отчаянии… Погодите, мсье, я сейчас. Попытаюсь как-то уладить…
Она хватает аукциониста за руку, прерывает его на середине фразы.
— Вот что… если я сниму свои надбавки, вы сможете… ну-у… вычесть их, что ли?
Аукционист пожимает плечами и тычет указательным пальцем в какого-то мужчину в зале.
— Пятьсот!
Она возвращается ко мне. Словно угодив в капкан этих дурацких надбавок, мы молча смотрим друг на друга. Шаль у нее распахнулась, и видно, как упругая грудь распирает облегающую маечку с крупными буквами — ИЗАБЕЛЬ.
— Продано мадам в красном. Господа, аукцион окончен.
Люди поднимаются, двигают стульями, шум и гул перемещаются в коридор. Покупатели выстраиваются в очередь перед столом оценщика, пересчитывают купюры, заполняют чеки. Изабель оглядывается вокруг.
— Послушайте, мы что-нибудь придумаем… Хотите, давайте пополам.
— Нет-нет.
Я достаю чековую книжку, иду к кассе. Она удерживает меня.
