Именно тогда-то и пришло последнее письмо. Почерк был тот же самый. Его принесли не по почте. Кто-то подсунул его под дверь главного здания усадьбы, и оно пролежало там несколько дней и так размокло от росы, что расклеилось. А может, его и не заклеили вовсе…
Это-то письмо она прочитала. Оно было от мужчины, жившего в хижине.
Когда она прочитала письмо, то поняла, что если то, что там было написано — правда, то это представляет угрозу ее будущему. Писавший утверждал, что он — сын Рихарда Солума. Он утверждал, что сам не знал этого до недавнего времени. Он много ездил по свету, но теперь вернулся и хотел бы увидеться с отцом. Он назвал имя матери. Гудрун Бауге вспомнила, что слышала это имя в связи с историей, которую рассказывали в округе. Она поняла, что все это может оказаться правдой. А ведь они с мужем как раз собирались сами завести ребенка…
— Будущего хозяина усадьбы… — вставил Валманн, который наконец-то начал понимать, к чему она клонит.
— Ну в общем-то так… — В этот момент лицо ее болезненно исказилось, и Валманн сразу же упрекнул себя в отсутствии чуткости к женщине, только что перенесшей выкидыш.
— Ты, наверное, думаешь, что это воздушные замки, но мы хорошо себя чувствуем в усадьбе, и у нас отличный контакт с Солумом. У него нет наследников. Он, в конце концов, сам это предложил, сказав, что маленький ребенок мог бы обеспечить преемственность в усадьбе. Наш ребенок мог бы стать наследником! — В ее голосе проявились нотки гордости и самоуверенности.
И вот тут-то и возникли в лесной хижине эти бродяги, которые ничего не делают, а только хотят испортить ей жизнь, зачеркнуть будущее ее семьи.
Гудрун Бауге разорвала письмо. И тут же перед ней возникла дилемма: что сделать с двумя первыми письмами? Уничтожить? Ведь Солум за семью горами во Флориде. А что, если эти двое дождутся его возвращения? Что, если этот его сын-оборванец придет к своему отцу и спросит про письма? В каком свете она тогда предстанет? Ведь за почту она отвечала. В таком случае будет легче объяснить отсутствие одного письма, которое просто подсунули под дверь.
— А потом проблема разрешилась сама собой? — Валманн начал понимать логику развития событий.
— Ну в общем-то так… — Ему показалось, что по ее губам пробежало некое подобие улыбки. — Во всяком случае, они исчезли. В один прекрасный день их не стало. Представь себе, как я обрадовалась! Я была уверена, что это авантюристы, в конечном счете, — негодяи, придумавшие всю эту историю, чтобы выжать из старого Солума деньги. А когда они не получили ответа, расстроились и уехали. Такие, как они, все равно никогда не смогли бы вести хозяйство в большой усадьбе, — добавила она и состроила презрительную гримасу.
— А потом вдруг опять появились?
— Я сразу поняла, в чем дело, когда началась эта история с трупом. Они же оба сидели на наркотиках. Очевидно, повздорили, она разозлилась и прибила его. Он ведь был слабак, а она не собиралась всю жизнь провести в лесной хижине. Но конечно, в дело вмешалась полиция и начала выискивать и выспрашивать. А когда вы намекнули на то, что, возможно, имеется связь между этой парочкой в хижине и делом Хаммерсенгов…
— Я?..
— Вы, наверное, оговорились, но я поняла намек, когда вы сказали «другое дело, которое мы расследуем». Ведь других дел не так-то много. И тогда я здорово испугалась, ведь это было то самое имя! Я с ужасом ждала, что полиция до всего докопается, и что тогда подумают про нас? И особенно когда ты сообщил мне радостную новость, что жившая в хижине женщина была беременна. Я чуть с ума не сошла. Я совсем спать перестала. Понимаешь?
То, что рассказала Гудрун Бауге, было не признанием, а объяснением. Она говорила так, как будто бы хотела убедить его в своих мотивах. Как будто она думала, что имела право поступить именно так. Чтобы обеспечить будущее в усадьбе Брагенес для себя и своей семьи.
— А потом я потеряла ребенка… — Теперь она уже не пыталась скрыть слезы. — Я не могла больше оставаться в роддоме, я была не в себе и просто сбежала. И доехала на автобусе до Хамара. Бьярне был на собрании. Мне было так стыдно перед ним. Я не знала, куда деться от стыда… И тогда позвонила дама из полиции.
— Чтобы спросить дорогу.
— Она была какая-то одержимая. Говорила о встрече с важным свидетелем. В хижине. Я сразу же поняла, что это, должно быть, она. И мне стало ясно, что я должна сделать. Ведь если убрать ее с дороги, то никто не узнает… Я была совсем не в себе…
В дверь постучали. Заглянула старшая сестра и, увидев заплаканное лицо Гудрун Бауге, с упреком посмотрела на Валманна, который сразу же сделал протестующий знак рукой:
— Еще одну минуточку! Я как раз собирался уйти.
— Кажется, мне лучше остаться, — произнесла она.
— Сожалею, — сказал Валманн и поднялся. — Речь идет о полицейском расследовании. — Он вдруг испугался, что она попросит его предъявить полномочия, которых у него не было. Но сестра состроила гримасу и удалилась.
— Я еще хотела сказать… — Гудрун Бауге слегка приподнялась, и ее взгляд снова стал неподвижным.
— Что такое?
— Думай, что хочешь… — Она посмотрела на него так, как будто бы сидела в кабине трактора, а он стоял перед ней в своих городских ботинках посреди сельской грязи. — Я никого не увидела в хижине, когда вошла. Там было темно и пусто. Я как раз вошла, когда услышала, что подъезжает машина. Я была совершенно уверена в том, что это она. Я встала за дверью и… Ну да, думай, что хочешь…
Валманну потребовалось несколько секунд, чтобы переварить это признание.
— Ты хочешь сказать, что ударила не того человека?
— Думай, что хочешь, — повторила она, бросив на него упрямый взгляд. — Я бы никогда не бросилась на даму из полиции!
Валманн наконец пришел в себя:
— Ты понимаешь, что ты мне сейчас рассказала?
Она сидела и смотрела вниз. Потом кивнула.
— И ты готова повторить эти показания в полиции?
— Я бы хотела сначала поговорить с мужем, — ответила Гудрун Бауге еле слышно. — Бедный Бьярне, ведь он ничегошеньки не знает.
59
Новое кладбище Хамара расположено на небольшой возвышенности на Хоельсюре, где раньше было картофельное поле. Оттуда открывается вид на озеро Мьёса и хутора Хедмарка, а с другой стороны — на цепь холмов Сосновой горы.
На похороны собралось не так уж много народу. Обстоятельства не позволили сделать объявление о похоронах в обычном порядке. Вокруг вырытой ямы стояла только небольшая кучка людей. Было несколько венков. Кремация уже произошла, так что предстояло захоронить три урны. Пастор произнес ритуальные слова. Эйгиль Хаммерсенг, как единственный родственник умерших, стоял рядом с пастором с застывшим выражением лица. Сегодня на нем был надет пиджак, но Валманн был почти уверен в том, что в кармане его рубашки в голубую и белую полосочку лежал обратный билет до Лас-Пальмас.
