говорила?
– Он мне позвонил. И громко возмущался. Сказал, что…
– Чарли, не надо. – Я закрываю глаза, земля чуть не уходит из-под ног. – Слышать ничего не хочу.
– Ладно, не буду. Дело даже не в том, что он говорил, а как он говорил. Он говорил так… так…
– Холодно? С пренебрежением? Зло?
– Знаешь, да. – Чарли колеблется. Я так и вижу, как она теребит серьги, не желая показать, что смутилась. – Тори, он и с тобой так разговаривал?
– Да.
– А он… ну, он бывал таким, только когда вы ссорились? Или…
– Постоянно. Я тебе рассказывала, какой он со мной.
– Ясно, – говорит Чарли. – Ну что ж, мне придется основательно поработать над собой. Если я не смогла распознать отрицательную динамику отношений с такого близкого расстояния, значит, я утратила связь с собственными здоровыми границами. Пожалуй, сменю психотерапевта, попробую психодинамический подход. К тому же моя нынешняя терапевтка последнее время какая-то нервная, а это плохо сказывается на моей самооценке. Говоришь, Дункан все время с тобой так обращался? Неудивительно, что ты была такой инертной и вечно ныла.
– Спасибо, – бурчу я, испытывая все же прилив извращенной нежности к своей старшей сестре с командирскими замашками, хотя – а может быть, потому что – знаю, что других извинений я не дождусь.
– Эмоциональный абьюз – ужасная проблема, – продолжает Чарли. – Большинство людей вообще этого не понимают. А те, кого воспитывали неправильно, особенно склонны воспроизводить подобную динамику. Могу порекомендовать пару прекрасных книг… погоди-ка. Ты сказала, что ты на кладбище?
– Да, и мне пора уходить. Когда-нибудь я все тебе расскажу, – твердо говорю я, потому что сестра вот-вот примется возражать. – Просто не сейчас.
– Ладно. Но нам обязательно надо поговорить о твоих границах…
– До свидания, Чарли. Желаю тебе найти хорошего психотерапевта.
– До свидания. И не забывай – я тебя очень люблю, – прибавляет сестра почти обиженно.
– Я тоже тебя люблю. – Закончив на этом разговор, я выключаю телефон и сую его в сумку, пробормотав: – Наконец-то мир, покой и понимание.
После чего еще какое-то время стою над могилой Акилле, пытаясь унять сердце и привести мысли в порядок. Когда голод начинает заявлять о себе, я покидаю кладбище и по виа Сенезе направляюсь в бар Тото.
* * *
Качо с сыром и перцем остается еще полтарелки; я листаю в телефоне новости ВВС. Вдруг на мой столик ложится чья-то тень. Я поднимаю глаза. Передо мной, с неодобрительным видом опираясь на спинку стула, стоит Чекко.
– Здравствуйте! – говорю я. – Присаживайтесь, если хотите, это место свободно.
– Я уж думал, вы не предложите.
Пыхтя и бурча что-то себе под нос, Чекко опускается на стул, и Тото тут же спешит к нему.
– Дай бедной девочке поесть спокойно, – требует Тото и в ответ получает сердитый взгляд Чекко. – Тори, если этот хмырь тебя достает, скажи мне, и я его выставлю.
– Все хорошо, правда.
– Вот видишь? – замечает Чекко. – Мне тоже качо с сыром и перцем и бокал белого. И Тори тоже принеси вина. Или у вас сегодня важные дела, мадам писательница?
– Нет-нет, сегодня у меня выходной.
– Тогда неси пол-литра. – Чекко бросает на меня пронзительный взгляд: – Как продвигается книга?
– Неплохо. – Новость о том, что Стелла нашлась, вертится у меня на языке, но выкладывать ее, конечно, не стоит. Я и так уже все разболтала Марко и теперь чувствую себя слегка виноватой. – Я далеко продвинулась. В деле увековечивания раздутого культа личности.
Чекко фыркает.
– Ну, вы рынок знаете. Могу себе представить. Туристы сюда валом повалят.
– А что в этом плохого? – вмешивается Тото. Он наливает нам с Чекко по бокалу и ставит графин на столик. – У меня бизнес. Твоя паста сейчас будет готова, не бурчи, – говорит он Чекко.
– Ни в коем разе, – парирует тот. – Я же воспитанный человек. Cin cin.
Он поднимает бокал, я тоже.
Какое-то время мы сидим в молчании. Я доедаю свою пасту, а Чекко приступает к своей. Сидеть с Чекко неплохо, но что-то подсказывает мне, что старик обдумывает речь. Наконец он усаживается поглубже и переводит взгляд на площадь.
– Наверное, – начинает он и прочищает горло, – наверное, в прошлый раз вы сочли меня довольно резким. Когда мы говорили об Акилле.
Чекко явно смущен, и я готова рассмеяться. По-доброму, конечно.
– Понятно. Хотите взять свои слова назад? Или сделать другое заявление?
– Ну нет. Я сказал то, что хотел сказать, до последнего слова, на том стою. Просто… ваша бабушка любила его. Он много значил для нее, а она – для него. – Чекко пожимает плечами. – Вы, наверное, решили, что я сварливый старый зануда.
– Что вы, что вы, ничего подобного!
Чекко поворачивается ко мне, и я быстро прижимаю ко рту салфетку, чтобы скрыть улыбку.
– Я ведь серьезно, – говорит он с видом оскорбленного достоинства.
– Знаю. И очень вам благодарна. Другая точка зрения – это прекрасно, это книге только на пользу.
– Да?
– Разумеется! – Я даже не особенно деликатничаю, потому что говорю правду. – Покойный Акилле был человеком с яркой харизмой, а люди помнят только хорошее. Или притворяются, будто помнят только хорошее. И тут появляется человек, который говорит: «Ну а мне этот парень не особо нравился». Говорит не как все, понимаете? К тому же, – повторяю я, – такой конфликт пойдет книге на пользу. Читатель совсем не против драматических поворотов.
– Вон что. – Чекко теребит салфетку – кажется, он обдумывает услышанное. – Значит, хорошо, что я вам об этом рассказал.
– Очень хорошо! Великолепный материал.
– В каком-то смысле, – Чекко слегка надувается от гордости, – я, можно сказать, оказал вам большую услугу.
– Это правда, – соглашаюсь я. – Вы оказали мне немалую услугу.
* * *
Я рассчитывала вернуться во Флоренцию хотя бы за час до того, как прибудет поезд Марко. Но когда я, доставая из сумки ключи, подхожу к дому, он уже сидит в «Дианоре» за уличным столиком и высматривает меня. Ну конечно, меня. Вот Марко просиял, и меня накрывает волна радости, тревоги и бог знает чего еще. Марко встает, раскрывает объятия, и я утыкаюсь носом ему в плечо, вдыхаю его запах.
– Тори. Тори, слава богу, с тобой все в порядке.
– Ты знаешь, да? – с трудом говорю я.
– Элиза все мне рассказала. Вот сволочь! Даже не верится, – отвечает Марко и обнимает меня еще крепче.
Надо спросить. Придется спросить.
– А Кьяра? Она…
– Да, она мне звонила, – говорит Марко куда суше. – Очень жаль, что она так себя повела. Что она, мягко говоря, сделала ряд неверных допущений.
Меня переполняют чувства. От облегчения я готова не то плакать, не то смеяться.
– Да ничего! – Теперь, когда гроза прошла стороной, я уже оправдываю Кьяру. – Меня она знает не
