кто заботился бы так, как я, поэтому понимаю неудержимую независимость. Но чего не понимаю, так это почему ты не ценишь свою жизнь так, как я.
Единственная слеза скатывается по его щеке.
— Ты знаешь, каково было войти в этот кабинет, не зная, что я там найду? Увидеть, как он душит тебя? И узнать, что ты сама себя поставила в эту ситуацию. Узнать, что взяла дело в свои руки, вместо того, чтобы прийти ко мне и поговорить, — он делает резкий вдох, словно борется, чтобы сохранить спокойствие. — Мы должны быть командой. Я думал, что мы вместе.
— Мы и есть команда, — начинаю я.
— Нет, — он качает головой, словно отгоняя наваждение. — Сегодня ты все мне доказала. Ты постоянно отталкиваешь меня, а я, черт возьми, не слушаю.
Слезы текут по моему лицу.
— Мы команда. Мне жаль, что я тебя напугала. Жаль, что подвергла себя опасности. Клянусь, я не ожидала, что все сложится так.
— Тебе жаль только потому, что тебя поймали. И что бы случилось, если бы я не успел? Если бы был в отъезде? Боже, он держал тебя за горло, Ария. Что, если бы Картер забрал тебя у меня? У Джулианы? — его громовой голос резонирует в замкнутом пространстве, словно грозная молния. — Как ты могла подумать, что это нормально?
— Прости, — из меня вырывается хриплый шепот, а плечи сотрясаются от рыданий. — Прости, Алекс.
Я перебираюсь через консоль, забираюсь к нему на колени, устраиваюсь между ним и рулем, пряча лицо в его шее.
Его руки обвивают меня, и я растворяюсь в безопасности объятий. Адреналин и страх отступают, уступая место горькой реальности. Я действовала за его спиной, сделала то, что, он бы не одобрил. Я позволила себе и Бриттани оказаться в опасной ситуации с Картером, и нам повезло, что все не закончилось хуже. Я даже подвергла опасности Александра, ведь его могли обвинить в нападении, и он мог лишиться дочери.
Я не помню, когда в последний раз так плакала. Не с тех пор, как была ребенком, ведь я рано поняла, что слезы ничего не решают. Но сейчас, в объятиях Александра, единственной настоящей, верной опоры в жизни, я даю волю чувствам, которые так долго сдерживала.
Его разочарование — худшее, что я когда-либо чувствовала.
Когда успокаиваюсь, Александр говорит:
— Мне нужно уложить Джулиану спать. Можешь пройти через гараж, чтобы она тебя не увидела. У меня нет сил отвечать на вопросы о следах на твоей шее.
Я откидываюсь назад и беру его правую руку в свою, осматривая опухшие суставы.
— У нее будут вопросы о том, что произошло.
— Скажу, что ушиб руку во время тренировки, — он тянется, словно хочет убрать прядь волос с моего лица, но останавливается и опускает руку обратно на колени.
Он не хочет меня трогать. Ему едва удается смотреть на меня, и это больно.
Я слезаю с его колен и возвращаюсь на пассажирское сиденье. Не говоря ни слова, Александр выходит из машины и направляется в дом.
Я принимаю долгий горячий душ, пока Александр укладывает Джулиану спать.
Я бы хотела увидеть ее, пожелать спокойной ночи. Мне сейчас очень нужны ее объятия.
Как бы она себя чувствовала, если бы со мной сегодня произошло что-нибудь хуже? Как бы это повлияло на Джулиану? Я не привыкла к тому, что кто-то скучает по мне, зависит от меня.
Как я могла быть такой безрассудной?
На тумбочке стоит чашка чая и две белые таблетки рядом.
Даже когда зол, Александр не может не заботиться обо мне.
Я проглатываю обезболивающие и даю чаю успокоить горло, прежде чем крадучись по коридору к его спальне. Дверь приоткрыта, и тусклый свет лампы на тумбочке падает на него. Я заглядываю внутрь, и зрелище, которое вижу, почти ломает.
Александр только что вышел из душа, волосы влажные, он сидит на краю кровати, опершись локтями на колени, и закрывая лицо руками.
Мой нежный великан.
Он выглядит таким измученным, таким подавленным. Сердце разрывается от того, что я причинила ему сегодня.
Я подхожу к Александру, колеблясь, боясь, что он скажет уйти. Но потом он поднимает голову и тянется ко мне, обхватывая руками голые бедра, и притягивает к себе. Я сажусь верхом на него, упираясь коленями по обе стороны талии, а он обнимает меня, крепко прижимая к себе.
Александр дрожит, последствия сегодняшнего вечера сказываются на его нервах.
Он прижимается губами к следам на моей шее, осыпая нежными поцелуями. Я не заслуживаю его доброты, не заслуживаю, чтобы он так ко мне относился, когда именно я все испортила. Но после того, что случилось сегодня вечером, именно это мне нужно, и каким-то образом он это знает.
Он всегда знает, что мне нужно.
Он скользит губами по моей челюсти, оставляя след до рта. Целует с такой страстью, с такой потребностью, но в этом моменте нет ничего сексуального. Это единственный способ выразить то, что мы сейчас чувствуем, отчаянно нуждаясь друг в друге так, что слова не могут этого описать.
Это не фальшь. Это не мы, делающие вид, что вместе. Это настоящее, истинное, сырое чувство, и оно поглощает меня.
Сегодня Александр спас меня. Эта ирония не ускользает. Но он спас меня не от огнедышащего дракона или злой королевы.
Он спас меня от самой себя.
Всю жизнь я убеждала себя, что ни в ком не нуждаюсь, что я — самодостаточная крепость, способная выстоять любую бурю. Но вот, последние месяцы, Александр, словно невидимый ткач, разматывал нити моих убеждений, пока я не оказываюсь перед ним, рухнувшая, развалившаяся. Моя прежняя я, вся в паутине собственной самодостаточности, лежит у ног. И сейчас передо мной стоит выбор: собрать осколки и продолжить идти по проторенной дороге или оставить все как есть и начать плести из себя нечто новое, более цельное и светлое.
Я теряю счет времени, растворяясь в нем, в его присутствии, и мы целуемся, пока губы не опухают, а глаза не устают
