уверения, подтвержденные всем домом, что Флора спасла ему жизнь, довершили дело – и вот графиня стала просительницей за сына перед осиротевшей дочерью Манчини.
До двенадцати лет Флору воспитывал тот, кто руководствовался в жизни не собственными желаниями, не поиском наслаждений, но неуклонно следовал по пути долга, какие бы страдания или разочарования это ему ни приносило; так что ей и в мысль не вступала возможность делать то или иное просто потому, что так хочется – или потому, что этого хотят другие. После двенадцати лет она была предоставлена самой себе и ревниво оберегала свою независимость, и каждое сердечное чувство ее подкреплялось одиночеством и мыслью, что полагаться она может лишь на себя. Так что менее кого-либо иного она была склонна плыть по течению или поддаваться влиянию обстоятельств. Она чувствовала – знала, как следует поступать, и долг свой видела в том, чтобы так и поступать вопреки любым аргументам.
Тщетны были все просьбы и уговоры графини. Флора дала брату обещание не связывать себя клятвами до истечения пяти лет; произнесенное в скорбный и торжественный час расставания, это слово вдвойне для нее свято – и никакие силы не заставят его нарушить. Так тверды и постоянны были ее чувства, что самомалейшее желание, даже тень или отблеск желания, выраженного братом, имели для нее более веса, чем самые настоятельные и убедительные просьбы кого-либо другого. Лоренцо был частью ее веры; любовь и преклонение перед ним с младенчества стали самой сутью ее души; и от разлуки эта любовь сделалась только крепче. О брате Флора тосковала много лет; там, где не встречала ни сочувствия, ни великодушной доброты – ибо графиня обращалась с ней, как с низшей и зависимой, а Фабиан вовсе забыл о ее существовании – месяц за месяцем, год за годом она жила лишь образом брата; он один позволял ей выносить все жизненные тяготы, она утешала себя тем, что терпение, стойкость и повиновение суть приношения на алтарь желаний дорогого ее сердцу Лоренцо.
Верно, доброе и великодушное расположение Фабиана побудило ее смотреть на него благосклонно; но это новое чувство было лишь легким колебанием волн в сравнении с тем мощным приливом любви, что все ее желания направлял к одному, все делал незначительным и пошлым, кроме Лоренцо – его возвращения – повиновения ему. Уговоры влюбленного графа Флора выслушивала так непреклонно, что графиня даже попрекала ее бездушием; но и эти упреки девушка выносила так безмятежно, с такой доброй улыбкой, что только сильнее очаровывала Фабиана. Она допускала, что в некоторой степени обязана ему повиновением как опекуну, избранному ее братом; молодой граф с радостью променял бы эту власть на возможность подчиняться ее велениям; но такое счастье было недоступно, и оставалось довольствоваться тем, чтобы игриво вынуждать у нее разные уступки. По его желанию она начала появляться в обществе, одеваться так, как подобало ее званию, и заняла в доме положение, какое могла бы занимать его сестра. Сама она предпочитала уединение, но споры ей претили, а уступки были совсем невелики; цель же, на которой сосредоточилась ее душа, оставалась прежней.
Пятый год скитаний Лоренцо уже подходил к концу, а он все не появлялся; не было от него и никаких вестей. Указ об его изгнании был отменен, состояние ему возвращено, дворец Манчини восстановлен – таков был щедрый дар Фабиана. Все это имело целью вызвать благодарность Флоры – так и случилось; однако Фабиан не выставлял свое великодушие напоказ, и выглядело так, словно граждане Сиены вдруг сделались мудры и справедливы без его вмешательства. Но время шло – и все это обращалось в пустяки, а отсутствие Лоренцо становилось источником нескончаемой муки. Даже молчаливые призывы к ее добрым чувствам теперь, когда Флора не могла думать ни о чем, кроме брата, повергали ее в отчаяние. Она не могла более выносить тягостную двойственность своего положения; не могла терпеть ни неведение о судьбе брата, ни укоризненные взгляды матери Фабиана и его друзей. Сам он был великодушнее – он читал в ее сердце и к концу пятого года уже ни словом, ни жестом не намекал на свои чувства, а лишь разделял с ней тревогу о судьбе благородного юноши, надежда на возвращение коего таяла с каждым днем. Но для Флоры это было невеликим утешением. Она приняла решение: когда исход пятого года покажет, что брат для нее навеки потерян – она расстанется и с Фабианом. Вначале Флора хотела найти убежище в монастыре, в святости религиозных обетов. Но затем вспомнила, что такой выбор жизненного пути Лоренцо никогда не одобрял, что и ее он предпочел оставить под кровом у врага, чем в стенах женского монастыря. Кроме того, Флора была молода и, вопреки себе, полна надежд; она содрогалась при мысли, что врата жизни навеки закроются пред нею. Однако, невзирая на страхи и скорбь, она цеплялась за веру, что Лоренцо жив; и это подсказало ей другой план. Пять лет назад вместе с золотым крестиком она получила от брата записку, где он писал, что познакомился и даже сдружился с миланским архиепископом. Быть может, этот прелат знает, куда Лоренцо уплыл по морю? К нему-то Флора и вознамерилась отправиться. План сложился быстро. Она раздобыла плащ и шляпу паломника и решила на следующий день после завершения пятого года покинуть Сиену и направить свои стопы в Ломбардию, в надежде разыскать там какие-нибудь следы брата.
Тем временем схожее решение принял и Фабиан. Узнав от Флоры, что Лоренцо сперва направился в Милан, он положил ехать в этот город и не возвращаться, пока хоть что-нибудь не выяснит. Своим планом он поделился с матерью, однако умолил не рассказывать об этом Флоре, чтобы в его отсутствие она не мучилась неизвестностью вдвое сильнее.
Завершился пятый год; настала пора каждому отправляться в свое путешествие. Накануне бегства Флора удалилась за город и весь день провела на вилле, нами уже упоминавшейся. Там она скрылась по нескольким причинам. Бежать с виллы было проще, чем из города; кроме того, в эти последние часы, понимая, что нанесет Фабиану и его матери жестокий удар, она стремилась избежать с ними встреч. Весь день она провела на вилле и в окрестных садах, раздумывая о своих планах, сожалея о тихой жизни, которую покидает, грустя при мысли о Фабиане – и горько скорбя о Лоренцо. Она была не одна: для подготовки побега ей пришлось довериться одной из бывших товарок и прибегнуть к ее помощи. Бедная малютка Анджелина, услышав признания Флоры, перепугалась до
