лежит, подсказал бы. Но то, что вы хотите купить фасоли, согласитесь, могло навести на подозрения. А если бы у меня не оказалось? Впрочем, вы и были уверены, что у меня нет. Думали, что сразу уйдете. Не отрицайте. Я даже задумался, есть фасоль или нет, потому что, может, хватит с меня этой жизни. Только подумал, что вы мне кого-то напоминаете. Еще в этом пальто, в шляпе — где-то мы наверняка встречались, хотя бы случайно. Есть фасоль или нет, есть или нет? — торопливо копался я в своей памяти — где, когда? Но память — как колодец, чем глубже, тем темнее.
А вот можно спросить — что для вас означает случайность? Почему я спрашиваю? Однажды за границей я шел на утреннюю репетицию, а навстречу — человек, похожий, как мне теперь кажется, на вас. Мы еще не поравнялись, оставалось шагов десять. Может, я бы не обратил на него внимания, но тут он приподнял шляпу и поклонился мне. А может, это я первым поклонился, желая опередить его, потому что заметил, что он улыбается и собирается приподнять шляпу. Он или я... впрочем, не важно. И вот, с улыбкой приподняв шляпы, уверенные в том, что знакомы, мы миновали друг друга.
Но пройдя мимо него, я тут же обернулся и увидел, что он тоже оглянулся. Я не мог вспомнить, где и когда мы встречались. Он, очевидно, тоже, иначе зачем ему оглядываться мне вслед, если бы он помнил, где и когда. Я прошел десяток шагов и снова оглянулся. Вы не поверите — он тоже. Я подумал, что надо подойти и спросить, откуда мы друг друга знаем. И в то же самое мгновение он направился ко мне — как оказалось, с тем же самым намерением. Мы приблизились друг к другу, снова приподняли шляпы, но я видел, что он несколько смущен, а я разочарован, потому что ясно — мы не знакомы.
— Простите, пожалуйста, — сказал я. — Мы ведь не знакомы, верно?
— В самом деле, — отвечает он. — Я вас тоже не припоминаю.
— Что ж, дурацкая случайность. Бывает. Еще раз приношу вам самые искренние извинения. — Приподняв шляпу, я хотел было удалиться. Но мужчина меня остановил.
— О, это не случайность, — возразил он. — Нет на свете никаких случайностей. Что такое случайность? Лишь оправдание нашей неспособности понять. Давайте не будем так сразу расставаться. Хотя бы кофе вместе выпьем. Я вас приглашаю. Смотрите, мы как раз стоим возле кафе. Здесь хороший кофе. Я иногда сюда захожу.
Кофе был действительно хорош. Но разговор не клеился. Особенно поначалу. Я почти ничего не говорил — о чем говорить с человеком, которого с кем-то перепутал? Так что я оглядывался по сторонам, хотя смотреть было особенно не на что. Кафе как кафе. Не слишком большое — дюжина столиков, довольно темное. Я не любил темные кафе. Стены до половины обшиты темными деревянными панелями, а выше оклеены темно-золотистыми обоями. Столики казались чересчур массивными. Спинки у стульев высокие, да и сами стулья неудобные. Мне понравились только бра на стенах и люстра под потолком. Каждое бра состояло из двух женских фигур, державших в вытянутых руках канделябры, в которые — словно электричества еще не изобрели — были вставлены свечи. И во всех бра эти женщины принадлежали к разным эпохам. Люстра тоже была не электрическая, в ней стояли свечи, и вниз свисали кристаллы разной формы.
Он заметил, что я рассматриваю кафе, и начал рассказывать. Здесь с момента основания почти ничего меняли, сказал он. Назвал год, я точно не помню, но кафе существовало уже более двух столетий. Те же столики, стулья, бра, люстра, обшивка стен, и обои того же цвета и с тем же узором, что два с лишним века назад. И точно так же в сумерках зажигают свечи. Это известно не только по описаниям, сказал он, есть фотографии, и несколько картин в этих интерьерах написано. Один художник собрал самых известных людей, приходивших сюда на протяжении двух столетий, — словно все они явились одновременно, в один день и час, и расселись за столиками. Мужчина назвал мне несколько имен и фамилий, не объясняя, кто есть кто. Видимо, полагал, что я и сам знаю. Но в то время ни одно из этих имен ничего мне не говорило.
Называя некоторые, он оживлялся, точно видел их собственными глазами, хотя эти люди жили полвека или век назад, а то и больше. Ему многое было о них известно. Иногда даже, кто за каким столом имел обыкновение сидеть. Один или в компании. Пил ли он кофе или чай, а может, вино и какое именно. Какие пирожные больше всего любил или вообще не ел сладкого.
Он знал, кто сидел за тем столиком, за которым сейчас сидели мы. Я впервые услышал это имя. Вы его знаете? Тогда, конечно, знаете и то, чем он занимался. Из всех имен, которые мужчина мне назвал, я запомнил лишь это. Может, именно из-за снов, которые он, как вы говорите, изучал.
Позже я купил книгу об этих его снах. Мы тоже могли бы себя там найти. И вы, и я. И все остальные. Вроде бы его сны, но на самом деле это были сны о человеке. Якобы он приходил в это кафе каждый день. Всегда в один и тот же час. Плюс-минус минута. По нему часы можно было сверять. И сам он тоже всегда доставал из кармана часы и проверял, вовремя ли пришел. И все в кафе доставали свои часы и проверяли, верно ли они идут. Иногда он выпивал несколько чашек кофе, одну за другой, особенно если что-то писал на салфетке. Иногда просил только стакан воды и сидел в задумчивости.
— Может, ждал кого-нибудь? — спросил я, желая показать, что внимательно слушаю.
Согласитесь, если вы с кем-то не договорились специально, но хотите его встретить, то станете приходить каждый день в одно и то же время туда, где встречались раньше. Словно место способно само вызвать человека. Это иллюзия, что места более постоянны, чем время и смерть.
— Не знаю, — ответил он. — Ожидание — это нечто в нас постоянное. Знаете, мы часто не осознаем, что от рождения до смерти живем в состоянии ожидания. И он, вероятно, привязался к этому кафе, к этому столику. Иногда такая привязанность оказывается сильнее, чем привязанность к человеку.
Я
