Оставалось надеяться, что у меня будет возможность его вознаградить по приезду. Что я вообще доеду целой и невредимой достаточно, чтобы держать какие-то обещания. И что разъярённый муж не открутит мне голову по прибытии. А я боялась даже представить, что будет, когда Дорн узнает…
В общем, с горем пополам мы смогли выехать. Отъехать подальше и остановиться в густой тени у соседнего дома. Оттуда очень хорошо просматривался выезд из особняка Морриганов. Мы не должны были пропустить моего мужа. Уж не знаю, что там подумал обо мне конюх, который назвался Питером — скорее всего, что я пытаюсь уличить супруга в неверности. Стыд-то какой!
Новая неприятная неожиданность подстерегла меня, когда я обнаружила, что запасная карета Морриганов, хоть и выглядела более щегольской, но была вовсе не такой добротной как та, в которой мы с Дорном отправлялись в оперу. И которая, судя по всему, и была предназначена для дальних путешествий, а не поездок по городу. Стенки моей были тоньше, окна больше, через них немилосердно дуло, а лёгкие занавесочки из дорогой муаровой ткани вместо практичных плотных штор то и дело покачивались на сквозняке…
В общем, я поняла, что мои шансы превратиться в ледышку ещё до рассвета существенно увеличиваются.
Я закуталась в плащ по самый нос, и начала потихоньку стучать зубами. Мамочка, папочка, простите — кажется, вы родили на свет круглую дуру без инстинкта самосохранения! Ну где же ты, Дорн… Вот будет фокус, если я ошиблась, и он никуда не собирается! Или собирается, но только к утру, как все нормальные люди…
Но в это самое мгновение из ворот далеко перед нами выехал знакомый экипаж. Я постучала в переборку за своей спиной три раза условным стуком, и мы тронулись за ним. Медленно, медленно карета набирала ход… виды за окном сменялись, уснувшие тёмные дома мелькали всё быстрее… я не могла видеть объект нашего преследования со своего места, и мне оставалось лишь надеяться, что Питер запомнил все указания, и моя шпионская миссия не провалится прямо на старте.
Сердце стучало как бешеное. Но согреться это не помогало, хотя я и пыталась дышать на заледеневшие пальцы. Одно облегчение — я додумалась всё же сбросить сапоги, сдавившие ступни тисками, и поджать ноги под себя, укутав краем плаща.
Мы тряслись в карете по булыжной мостовой битый час. Наконец, пейзаж за окном изменился. Чистое ночное небо, тёмно-серое, как пеплом посыпанное. Ровные поля по обе стороны от нас. Грустные завывания ветра. Здесь было ещё холоднее, и как никогда чувствовалась близкая поступь зимы. Только бы не потерять ориентир, только бы не отстать, только бы не заблудиться…
Этих «только бы» набралось так много, что я опомнилась, лишь когда поняла, что шепчу их, будто молитву.
А потом, на исходе второго или третьего часа путешествия — я сбилась с восприятия времени, мне казалось, что это длится вечно — моя карета вдруг дрогнула и остановилась.
Неужели что-то случилось? Поломка? Лошадь подвернула ногу? Мы всё-таки потеряли Дорна, или он свернул куда-то в темноте, а мой кучер не заметил?.. Предположения, одно поганей другого, вертелись в моей голове. Я рискнула встать и осторожно отодвинуть занавеску, чтобы осмотреться… Может, выглянуть на дорогу, пока стоим? Я в нерешительности коснулась дверной ручки… и тут же отдёрнула ладонь.
В ночной тишине до меня донёсся неожиданно звонкий голос Питера. Он что-то взволнованно объяснял… какому-то человеку снаружи.
Я успела отпрянуть в глубь кареты, когда дверцу резко дёрнули и отворили.
В дверном проёме появились смутные очертания высокой тёмной мужской фигуры. Лицо было в тени, не получалось рассмотреть выражения — но без сомнения, оно не сулило мне ничего хорошего.
— Я так и думал, — произнёс усталый, напряжённый голос моего супруга.
Душа тут же в пятки убежала.
Даже не представляю, как он сейчас будет ругаться! Дорн смотрел с высоты на меня — сжавшуюся в углу кареты, босую… мамочки, там ещё и фамильное серебро вываливается из свёртка на сиденье! Хорошенький же видок у герцогини Морриган, нечего сказать!
Я лихорадочно подбирала оправдания, но понимала, что отвертеться, в общем-то, не выйдет. Вжав голову в плечи и, кажется, даже зажмурившись, ожидала неминуемой расплаты…
А муж хмуро вздохнул, без единого слова потянулся в глубь кареты и сгрёб меня в охапку. Прямо так, как я сидела, замёрзшим неловким комком. И прижал к себе. С трудом выбрался из тесной кареты со своим сбитым с толку грузом.
На меня немедленно обрушился холодный пронизывающий ветер. Бросилась в глаза сизая полоска сонного рассвета на дальнем горизонте плоской равнины. Ч-что происходит?
— Питер, перенеси багаж леди в мою карету.
— Э-э-э-э… простите, Ваше сиятельство, но у леди нет никакого багажа!
Крепкие руки на моём теле сжались сильнее.
— Сумасшедшая… — пробормотал он. — Хотя и я не лучше. Отправить бы тебя обратно…
— Н-не надо! — пискнула я полузадушенной мышью, с трудом попадая зубом на зуб.
Очередной его тяжёлый вздох.
В несколько широких шагов Дорн донёс меня до стоявшего дальше по дороге чёрного экипажа, до боли знакомого. Распахнул дверцу и сгрузил меня на сиденье, которые здесь были шире и обиты мягким бордовым плюшем. Но самое главное… Самое главное, каким-то чудом здесь было невероятно тепло! Полное блаженство, от которого меня немедленно стало клонить в крепкий сон. Ещё бы, после такой-то ночки…
Муж, оставшись стоять на дороге, раздавал короткие резкие приказания. Соскальзывая в сонное оцепенение, я с трудом разобрала, что вроде Питеру велено немедленно возвращаться в особняк Морриганов и передать моей камеристке приказ собрать госпоже одежды и других необходимых вещей… на какой срок, я не уловила, к сожалению. И отправить всё это в Тедервин с первой же оказией. Я так поняла, был ещё кто-то из старших кучеров особняка, кто знал дорогу в секретное фамильное поместье. Питер в круг доверенных лиц, естественно, не входил.
Мой сиятельный супруг напоследок сказал незадачливому конюху пару ласковых, на предмет того, что с ним сделает, если он вздумает ещё когда-нибудь пособничать герцогине в сумасбродных выходках. Тот вяло мямлил оправдания. Я невольно улыбнулась, сворачиваясь в клубок поудобнее в углу и устраивая голову на стеночке. Глаза слипались сами собой.
Наконец хлопнула дверца. Тронулся экипаж. Снова тряска, и неизвестность впереди, и я по-прежнему полураздета, да к тому же ещё и обувь забыла на полу той кареты… но почему же так уютно и спокойно стало на душе?
— Здесь так тепло… — пробормотала я, не открывая глаз, просто чтобы что-то сказать и заполнить тишину.
— Походная жаровня. Для дальних путешествий — незаменимая вещь, — сухо ответил Дорн. Сердится на меня. Ещё бы! Конечно, сердится. Но не попрекнул и словом.
Как же сильно, как же невыносимо я его люблю!
Я приоткрыла один глаз. Муж сидел в самом дальнем от меня углу противоположного сиденья. Так, чтобы между нами оставалось как можно больше расстояния.
