– Ты хороший мальчик, Оук, и я всегда буду любить тебя. Я хочу, чтобы ты был счастлив, – шепчет она, гладя меня по волосам.
– Я буду, мама. Я буду, но моё счастье будет неполноценным без вас с папой.
Я обнимаю её крепко. Я обнимаю её и вдыхаю аромат её духов, которые она не меняла больше двадцати лет. Я выше её и крупнее. А она в моих руках такая же маленькая и хрупкая, как Баунти. Вот, в чём смысл. И я узнаю всё о нём. Я узнаю.
– Опять меня на вечеринку не позвали. Уверен, Вуди всегда зовут, чтобы пообниматься, – бурчит отец.
Поворачиваю голову и улыбаюсь ему.
– Иди сюда, чувак, – зову его. Я обнимаю обоих своих родителей, и они ниже меня. Я больше, я сильнее. Я их опора. Я должен это запомнить. Но пока это всё так шатко. Мне необходим рядом один человек, который никогда мне не даст упасть так низко, как раньше. Мне нужна Баунти. Она моё чудо.
Мама смахивает слёзы и целует нас обоих с папой. Я сажусь за стол и наблюдаю за своими родителями, жуя жаркое. Я сейчас ясно и чётко вижу себя и Баунти в таком же возрасте. Я хочу верить, что у нас всё получится. Буквально всё. Я хочу снова верить в чудо.
Глава 29Баунти
Подпевая себе под нос песню «Джингл Беллз», я поправляю рождественские носки на камине и довольно улыбаюсь. Канун Рождества и это самое время, чтобы забыть прошлое и начать верить во что-то новое.
Сегодня у нас вечером будет фондю. Это наша семейная традиция. К нам придут Хантеры и Картеры, чтобы сыграть в настольные игры и посмотреть службу по телевизору. Это должен быть самый изумительный день, потому что завтра Рождество. Подарки готовы, они ждут только своего часа.
До вечера в нашем доме творится бедлам, дети носятся кругами, визжа и гоняясь друг за другом. Мы готовим на кухне, а мужчины смотрят матч. Всё как обычно. Я обожаю это время. Оно так сближает нас. Мама рассказывает истории о том, как наши предки праздновали Рождество. На кухне пахнет нашим семейным традиционным пирогом с яблоками. Для сырного и шоколадного фондю тоже всё готово. Все расходятся, чтобы переодеться и встретить гостей. Оука я не видела целый день и, по словам мамы, он с родителями уехал на каток, чтобы немного развеяться. Оук и коньки это две несовместимые вещи, но я знаю, зачем он это делает. Он снова привыкает быть любимым. Я уже перестала злиться на него за вчерашнее, потому что поняла его страх. Он настолько затравил себя, что теперь всё для него дерьмо. Если раньше было терпимо, то сейчас он защищает себя от того, что может его привязать к нам навсегда. Он борется с собой, и я просто даю ему время прийти самому к этому.
Замечаю свет в окне дома напротив и открываю своё окно. Я вижу Оука, он ходит по комнате и вроде бы говорит сам с собой. Хихикаю и бросаю в его окно один из ластиков, лежащих на моём столе. Он поворачивает голову и замечает меня. Улыбаясь, Оук открывает окно.
– К чему речь готовишь? – Кричу ему я.
– Тост репетирую. Отец сказал, что я должен произнести больше тостов, чем вы все. Очередное соревнование, – смеётся Оук.
– Сочувствую. У нас всё готово, вы можете приходить.
– А ты уверена, что одета, Баунти? Я вижу только слишком открытый красный клочок ткани.
– Эй, это рождественский свитер. И он модный, – оглядываю свой свитер с глубоким вырезом.
– Ага, модный в порно. Снова делала заметки, Баунти?
– Пошёл ты, Оук, – фыркая, закрываю окно, но потом улыбаюсь.
Придурок.
Я сбегаю вниз. Мама тут же передаёт мне блюдо, слишком волнуясь насчёт ужина. В этом году наша очередь принимать гостей. Мы всегда меняемся. В том году мы ходили к Картерам, в позапрошлом к Хантерам и так по кругу. И каждый раз мама переживает, что еды не хватит на всех.
Раздаётся звонок в дверь, и я бегу открывать. Распахиваю её и вижу чету Хантеров. Они поздравляют меня с наступающим Рождеством и целуют в щеку. Я забираю у них верхнюю одежду, вешая на крючки, и пропускаю в дом. Оук последним заходит в дом.
– Привет, – шепчу я.
– Охренеть. Юбка тоже модная? Она слишком короткая. Прекращай перенимать всё от порноактрис, Баунти, – усмехается он.
– Кто-то слишком много смотрит порно, Оук, раз так хорошо разбирается в том, в чём снимаются актрисы. Ничего себе не натёр? – Поддеваю его.
– Натёр и очень сильно. Прямо сейчас я тоже мысленно натираю, – подмигивает он.
– Иисусе, Оук, это канун Рождества, – закатываю глаза. Он смеётся и передаёт мне своё пальто. Я вешаю его на крючок. Мы несколько минут смотрим друг на друга.
– Боже мой… боже мой, – шепчет Уиллоу. Я поворачиваю к ней голову, удивлённо приподнимая брови.
– Они стоят…
Её голос обрывается очередным звонком в дверь. Оук уходит, а я открываю её. Встречаю Картеров. Рас чмокает меня в щеку.
– Он снова всё испортил, – шепчет Уиллоу мне.
– Что именно?
Она указывает пальцем на потолок. Там висит омела.
– Вы стояли с Оуком прямо под ней. Потом пришёл Рас и всё испортил. Он как будто прислан на эту Землю, чтобы портить вам поцелуи. Я такая дура, надо было визжать об этом. Чёрт, – разочарованно вздыхает она.
– Поверь мне, Оуку не нужна омела, чтобы поцеловать меня. И уж точно его не заботит Рас, – усмехаюсь я.
– Но так бы все узнали, что вы вместе. Не нужно было бы сообщать об этом и готовить всех к новости. Поцелуй доказал бы ваши чувства. К слову, вы уже обсудили, как скажете родителям?
– Нет, ещё нет. Но вряд ли сегодня. Иначе будет скандал.
– Может быть, стоит именно сегодня, Бонни? Почему вы тянете? Вы…
– Конечно, я здесь помогаю маме, а они прохлаждаются. Давайте. Шевелите тоже задницами, – мимо нас проходит Мэнди с подносом.
Мы с Уиллоу переглядываемся и качаем головами. В доме снова шумно. Мужчины общаются и продолжают смотреть матч, а мама кричит отцу, чтобы он нашёл канал, где будут транслировать службу. Отец кричит ей в ответ, что это уже немодно. И за это он получает прихваткой по макушке под всеобщий смех.
Наконец-то, все усаживаются за стол, и я оказываюсь рядом с Расом, а Оук напротив нас. Он ревностно смотрит на Раса и тому приходится встать, но его усаживает обратно мой отец. Конечно, он думает, что мы с Расом вместе и так должно быть. Надо в первую очередь сообщить им, что мы с Расом расстались, иначе Оук просверлит дырку в голове Раса. В буквальном смысле.
Под ничего незначащие и общие темы мы ужинаем. Я постоянно смотрю на Оука, а он на меня. Мои щёки становятся пунцовыми от его взгляда. Я даже есть не могу. Я и не могу есть, потому что Оук всё ещё смотрит на меня. Чёрт.
Первый раз я с нетерпением жду, когда все наедятся и рассядутся в гостиной, чтобы смотреть службу и общаться. Я вылетаю на кухню, делая вид, что мне срочно нужно взять что-то. Облокачиваюсь о мойку и тяжело дышу. На мою талию ложатся крепкие мужские ладони.
