лицо, как у девочки, доевшей свой мятный леденец.
Единственным обстоятельством, на которое Патрокл не мог влиять, была непогода. Он жаловался, что не бывает ни соответствующих связей, ни рычагов влияния на стихию. Тесть затрясся от бешенства, когда снова пошел дождь, и стулья во дворе намокли. Однако он совладал с гневом, понимая, что предъявлять претензии за неудобства некому.
Окончательно Патрокл пришел в себя, когда к дому подъехала скорая помощь. Она остановилась посреди улицы, перекрыв движение, поскольку во всем квартале не нашлось бы и пятидесяти сантиметров свободного пространства, чтобы припарковать игрушечный грузовичок.
– Я ни за что не позволю, чтобы даже иголка уколола тело моей дочери, – заорал Патрокл, после того как санитары объяснили ему, что прибыли забрать трупы для вскрытия.
– Вы не можете решать. Это процедура обязательна в случае подозрения на насильственную смерть.
– Я поговорю с вашими начальниками и решу дело.
– У нас распоряжение полиции.
– Идите командовать у себя дома, если вам жены разрешат. Здесь я самоуправства не потерплю. Если вы самостоятельно не исчезните с моей территории, я выставлю вас силой.
– Мы выполняем распоряжение главного инспектора.
– Передайте главному инспектору, чтобы зашел ко мне поговорить.
Я решился подойти к гробу на закате. Вдалеке ревела сирена. Только что закончился дождь, из-за которого в комнате весь день было сумрачно. Свет возвращается и создает иллюзию обратного хода времени, которое после заката рассеивается в отступлении. Красные всполохи горят за окнами, заливая пол кровавыми отсветами.
Лицо Хулии потеряло синеватый оттенок. Чудеса грима и бальзамирования. Алые губы, навеки по-девичьи румяная кожа. На меня находит страх. Неужели ее губы шевельнулись? Мелкая дрожь пробежала по коже? Пристально смотрю на нее. Даже если что-то с ней произошло, то это не было проявлением жизни. Это как механическое моргание пластмассовой куклы. Хулию превратили в зомби-манекен. Дизайнеры умертвили последнюю живую клетку в ее теле. Такую я ее не люблю. Я не хочу запомнить ее намазанной гримом, словно модницу на вечеринке. Я не смирился с ее смертью и не приемлю ее суррогат. Пластиковому яблоку я предпочту натуральный плод, пусть ему и суждено сгнить.
Выхожу из комнаты с ощущением, будто Хулия меня оттуда прогнала. Возможно, мои мысли осквернили ее память. В соседней комнате встречаю Ликурга с Хустиной. Они молча сидят рядом. На их лицах выражение голодающего, довольствующегося порцией чечевицы. Сажусь рядом с ними. Они считают, что обязаны выразить мне соболезнование. Набившие оскомину фразы. Ликург чем-то обеспокоен. Он хочет что-то мне рассказать. Взвешивает, уместно ли это в такой момент. Не может удержаться. Делиться со мной новостью о покупке машины. Новенький «Фольксваген-Сантана» темно-бордового цвета. Он описывает машину с лаской и благоговением, словно говорит о любимой женщине. Никогда не слышал от Ликурга более вдохновенных слов. Он не произносит, а творит молитву, говоря об автомобиле. Его не отвлекает суматоха вокруг. Он не обращает внимания ни на труп Хулии, ни на провокации со стороны Ольги, бросившей его навсегда. Он не замечает бедер Ольги, которая расположилась в прощальном зале у него на виду, задрав юбку, как бы приглашая насладиться видом ее крепких восхитительных ляжек.
В ответ на голодающее выражение лиц Ликурга и Хустины спрашиваю:
– Вам уделили внимание? Хотите выпить чего-нибудь?
Они отказываются. Я встаю. Темнеет. Дом все быстрее заполняется людьми. К ночи он ими переполнится. Думаю, необходимо отдохнуть. Мне еще стоять все службу на ногах. Я пообещал себе провести эти несколько часов рядом с гробом, сопровождая ее в последний путь. Стану вороном, влюбленным в пропащую душу. Кладбищенским барсуком, охраняющим двери ее склепа. Поднимаюсь по лестнице. Чтобы заснуть, мне нужна трехспальная кровать и женские звуки скрипок. Перед сном нужно проведать Талию. Я завидую глубокому сну жены.
Проходя мимо кабинета Патрокла, решаю зайти внутрь. Тесть разговаривает с инженером Дрюу. Они не тратят время на приветствия, я также не издаю ни звука и бесцеремонно валюсь на диван. Они обсуждают что-то без остановки. Их разговор похож на стрекот печатной машинки. Монотонная, усыпляющая болтовня. Мои веки неудержимо смыкаются.
Дрюу говорил о том, что уровень воды в реке поднялся до угрожающей отметки. Из-за таяния снега в горах и ливней нужно ждать наводнения. В ста километрах выше течение проглотило дом с тринадцатью жильцами. Сегодня утром по радио объявили, что река затопит пригород. По мнению Дрюу, журналисты не преувеличивали. Грядет самое бурное за сто лет половодье. Квартал лежит в зоне риска.
– Десять лет назад ты клялся, что район не уйдет под воду, – напомнил ему Патрокл.
– Я давал гарантии покупателям, потому что вы приказали мне решить вопрос с наводнениями. Мы ведь вели строительство в древнем русле реки, у клиентов были сомнения.
– Я распорядился покончить с пессимизмом, а не обманывать всех.
– Я и не обманывал, я просто вселил в них уверенность.
– Все подумают, что ты обвел их вокруг пальца… Несмотря ни на что, я не чувствую опасности. За последние десять лет произошло какое-нибудь наводнение? Нет. Вода не смыла ни одного песочного замка на пляже поблизости. Исходя из этого, я считаю, что пляж не подвластен природным стихиям. Не пойму, почему ты решил покаяться именно сейчас.
Дрюу подозревает, что ему никто не поверит. Такая у него судьба. Никто не признает в нем ни бельгийца, ни дипломированного инженера. Люди поговаривают, что проект пирамиды разработал Патрокл, а Дрюу лишь поставил под ним свою подпись, узаконив его работу. Ему никак не избавиться от дурной славы. В глазах общественности все, что он делает, – блеф. Его всегда подозревают в игре краплеными картами.
Я заснул, сидя на диване. Будь это в моей воле, я не просыпался бы до конца погребения. Мне претил дух праздника, созданный Дель Пасо-и-Тронкосо вокруг похорон. Мне хотелось, чтобы Хулию закопали в саду, без гроба, голую, завернув в шелковую штору. Ее плоть, разлагаясь, вернулась бы в этот мир, став лилиями, амарантами, орхидеями, вьюнками, мальвами и плевелами. Броня из средств для бальзамирования не даст ей вернуться в круговорот жизни.
Меня будит Пабло. Я спал не больше пяти минут. Приехал полицейский инспектор. Его живот закрывает практически все мое поле зрения. Узнаю усатое лицо инспектора Хуареса.
Патрокл представил меня своим зятем.
– Молодой человек, мне кажется, мы раньше встречались, – говорит он, – но не помню, где имел честь вас видеть.
– Если бы я был привязан к стулу и мне в лицо светила лампа, вы меня узнали бы. Вы меня как-то задержали.
– Смотрю, вы любите шутить.
– Правда. Это было на границе с Бразилией.
– Не может быть.
