– Знаешь, мой мальчик, после того, что сделала сегодня Рудира, Гильдия магов более не волнует меня. Думаю, с Азрадом и его людьми мы управимся и без ее помощи.
Ханнер открыл было рот, намереваясь сказать, что его тревожит не стычка с городской стражей, а мнение Гильдии, но Фаран уже вышел и решительно направился ко входу в дом. Ханнер захлопнул рот и поспешил следом.
– Рудира! Дессет! Варрин! – скликал на ходу Фаран. – Все, кто может, ко мне! Думаю, пришла пора показать Азраду, что над нами он не властен! – Он дошел до двери, распахнул ее и встал на пороге; чародеи сгрудились за ним. Рудира стояла у притолоки, и вид у нее был отрешенный – что бы ни звало ее, зов этот не прекращался.
Ханнер колебался.
Ему очень хотелось увидеть, что тут будет, по совершенно не хотелось вмешиваться: никто не знает, что он чародей, так что принимать участие в делах чародеев он не собирался. К тому же это может быть опасно.
А кроме того, в прихожую набилось столько чародеев, что он вовсе не был уверен, что сумеет хоть что-нибудь разглядеть; да и к окнам гостиной ему тоже вряд ли удалось бы пробиться.
У Ханнера накопились вопросы, на которые было бы неплохо получить ответы. Двое чародеев отсутствовали, и Ханнер решил, что сейчас самое время потолковать с ними.
И кстати, наверху тоже есть окна; кто мешает ему подняться и любоваться всем сверху?
Ханнер повернулся и рысью припустил вверх по лестнице. Ко второму этажу вес и отсутствие тренировки заставили его перейти на шаг.
На третьем этаже он двинулся вдоль главного коридора, прислушиваясь у каждой двери; за третьей он расслышал голоса и постучал.
Один голос смолк, и Ханнер услышал шаги. Ульпен приоткрыл дверь и уставился на него.
– Мне бы поговорить с тобой и Манрином, – сказал ему Ханнер. – Можно войти?
Ульпен распахнул дверь.
– Только не мешай ему, – предупредил он.
Ханнера не нужно было предупреждать: он достаточно знал о магии. Он с интересом оглядывал комнату, стараясь ничего не касаться.
Комнату опоясывали полки и комоды. В нескольких раскрытых ящиках виднелись порошки и сухие листья. Полки были уставлены кувшинами, мешочками, ящичками и горшками всех размеров и видов. Сбоку стоял стол, наполовину заставленный такими же, как на полках, сосудами и ящичками; лежала на нем и большая раскрытая книга – рядом с набором маленьких инструментов. Другие инструменты были разложены на полу – два кинжала, кисть с деревянным черенком, маленький железный треножник, огниво и три небольшие металлические вещицы, которые Ханнер узнать не смог.
Манрин, скрестив ноги, сидел на шелковом коврике перед маленьким медным котелком. Там что-то дымилось и жутко воняло; Манрин, шевеля в дыму пальцами, произносил заклинание.
– ...гатту са брутин фара... фара... проклятие! – Манрин развел руки и откинулся.
– Не выходит? – сочувственно спросил Ульпен.
– Все позабыл. Я чувствовал, как оно исчезает. А ведь всего неделю назад эти чары были моей второй натурой! – Он поднял взгляд и заметил Ханнера. – Чем могу служить, милорд?
– Я пришел сообщить, что лорд Азрад снова прислал солдат, чтобы отправить моего дядю в изгнание. На сей раз их больше. Это может плохо кончиться. – Ханнер помрачнел. – Я подумал, вы должны знать об этом. И потом, у меня есть несколько вопросов, на которые, я надеюсь, вы могли бы ответить?
Манрин выпрямил ноги, отряхнул пыль с мантии и с помощью Ульпена поднялся. Он вежливо кивнул Ханнеру.
– Давай взглянем на этих солдат, – предложил он.
Маг провел Ульпена и Ханнера через две комнаты в кабинет с окнами на Высокую улицу, распахнул створку одного из окон и выглянул.
Ханнер и Ульпен, не желая мешать уважаемому старцу, заняли второе окно.
Лорд Фаран, одетый в великолепный зеленый плащ и тщательно причесанный, стоял внизу во дворе; воин – судя по шлему, капитан – застыл в воротах лицом к нему. Ханнер знал, что ворота были заперты, что руны должны замыкать их, но сейчас они оказались распахнуты настежь, и он сильно сомневался, что открыл их Фаран.
За железной оградой улицу запрудили солдаты – сотни солдат, все вооруженные до зубов. Как видно, лорд Азрад решил не тратить больше времени на полумеры.
Горожан поблизости не осталось – солдаты вытеснили их с Высокой улицы. С другой стороны, за солдатскими спинами Ханнер разглядел с полдюжины фигур не в туниках, шлемах, кирасах и килтах, а в ярких мантиях магов. Ему показалось даже, что одного из них, Эзрема Аренного, он узнает: этот волшебник долгие годы творил различные заклинания по заказам дворцового ведомства.
Присутствие магов объясняло, как были развеяны руны и заклинания, охранявшие ворота, – если, конечно, заклинания и руны там были. Вполне возможно, Ульпен и Манрин все перепутали, сами того не заметив.
Как бы там ни было, защита исчезла, а ворота стояли нараспашку. Солдаты держали копья наготове, а маги явно держали наготове заклинания. Эзрем, если это действительно был он, поднял вверх сияющий кинжал с синим камнем в рукояти, да и у остальных в руках были самые разные ножи, жезлы и кристаллы.
Все взгляды, однако, были прикованы к лорду Фарану и капитану. Они обращались друг к другу – достаточно громко, чтобы перекрыть шум города, но Ханнер не стал даже пытаться разобрать слова. Он и без того знал, о чем идет речь. Капитан велит Фарану убираться из города, тот отказывается – и оба уверяют, что не хотят неприятностей.
– Я не узнаю никого, – заметил Манрин. – Магистров там нет.
Ханнер и Ульпен перевели взгляд на него.
– Ты уверен? – спросил Ханнер.
– Да – если только Итиния не произвела кого-то в это звание за последние дни. Особого впечатления они не производят. Даже ослабев, как сейчас, я могу дать фору любому из тех, внизу.
– Я как раз хотел спросить, – сказал Ханнер, – насколько пострадали ваши магические умения?
Манрин фыркнул.
– Как мужчина я для своих лет еще весьма силен и здоров, насколько можно быть здоровым, когда тебе за сто. Как чародей я вполне хорош, хотя звезд с неба не хватаю: в списке твоего дяди я на двадцать первом месте. Но как волшебник я сейчас немногим отличаюсь от пьяного подмастерья. Это огорчительно, милорд, весьма огорчительно: я творю заклинание, одно из тех, что знаю наизусть и налагал сотни раз, я чувствую, как чары, будто кирпичики, укладываются по местам, – и вдруг вмешивается какая-то неправильная магия, я начинаю видеть чародейским, а не магическим взором, или двигаю что-то, что двигать еще не следует, потому что отвлекся, и все мое волшебство развеивается! Оно тает, как ночной сумрак под лучами солнца, тает, и я не могу его вернуть. Я по-прежнему способен творить быстрые заклинания, там у чар просто нет времени измениться, но что-либо, длящееся более пятидесяти ударов сердца, – увы! – тут я не могу быть ни в чем уверен. А если для наложения заклятия требуется больше двадцати минут, дело вообще безнадежно. Фенделово Прозрение было сейчас как нельзя кстати, но я не могу сотворить его.
