пойдут дела.
Алан покинул дом ребенка — он уже и так опаздывал на самолет в Израиль.
До вечера Ваня ждал машину, и напрасно. Лишь на следующий день Мария прислала за ним социального работника. Последовал короткий обмен документами, и семилетнее Ванино пребывание в доме ребенка № 10 закончилось. Бесспорно, он вносил светлую нотку в будни персонала, умел вызвать у воспитательниц улыбку, но все же они вздохнули с облегчением — его пребывание в этих стенах стало обременительным. Но теперь все беспокойства остались в прошлом. Сотрудница Марии несла его пустыми коридорами, и Ваня твердо смотрел вперед. Никто из воспитательниц не вышел помахать ему на прощание рукой, и Ваня ни разу не оглянулся.
Благодаря чуду электронной почты Сэра регулярно получала сводки из Москвы и была в курсе всего, что происходило с Ваней. С помощью Марии он перенесся в совсем иной мир, не имевший ничего общего с тем миром пренебрежения и обид, который окружал его на протяжении всей его семилетней жизни. Мария запросила координаты всех, кто навещал Ваню, и известила их, где он теперь находится. Ее немного смущал тот факт, что в Ваниной судьбе слишком активное участие принимали иностранцы, но тем не менее она и Рейчел попросила проведать его в больнице. Для Рейчел в этом были свои плюсы — Ваня лучше всех учил ее русскому языку.
Он и персонал больницы совершенно собой очаровал. Доктор Зайцев, пораженный Ваниной сообразительностью, называл его не иначе как “профессор” — это мальчика, которого воспитатели дома ребенка поспешили причислить к слабоумным!
Мария продолжала рапортовать об успехах Вани, но тон ее писем становился все мрачнее. Виной тому было нестабильное положение в России. Мария боялась возвращения коммунистов.
Размышляя о будущем Вани и других попавших под ее опеку детей с ограниченными физическими возможностями, она не могла не ощущать груза ответственности, который взвалила себе на плечи. Она строила свою стратегию на том, что лет через пятнадцать, когда ее патронатные мамаши постареют и уже не смогут заботиться о своих подопечных, в России постепенно сложится гуманная система заботы о таких детях. Дефолт нанес жестокий удар по этим планам, поставив под сомнение будущее несчастных детей. Будучи убежденной противницей международного усыновления, Мария с явной неохотой, но все же начинала подыскивать им приемные семьи за границей.
Сэра никогда не верила в силу молитвы, но под влиянием Марии отправилась в старую часть Иерусалима, в храм Гроба Господня, и зажгла свечи — одну за программу Марии, другую за Ваню. В Иерусалиме много церквей, по крайней мере по одной на каждую христианскую страну, и Сэра взяла за правило ставить свечки в каждой из них. Она просила о помощи русским, армянам, эфиопам, немцам, сирийцам и коптам. Она до того привыкла к этому, что во время краткого визита в Англию, зайдя в Солсберийский кафедральный собор, стала оглядываться в поисках свечек, не сразу, к стыду своему, вспомнив, что англиканская церковь обходится без свечей. Молитвы здесь принято записывать на бумаге. Сэра заполнила листок с молитвой за Ваню и опустила его в ящик.
А с Ваней все еще не было никакой определенности. В Морозовской больнице он провел пятьдесят дней, после чего его направили в санаторий. Вскоре Рейчел сообщила неприятную новость: Ване опять придется лечь в больницу — скорее всего, пятьдесят восьмую. Упражнений, предписанных врачами, в доме ребенка никто с ним не делал, и теперь не исключена повторная операция на коленях. “Что за идиотская система! — возмущалась в ответном письме Сэра. — Ребенка оперируют, а в детском доме не только не считают нужным навещать его в больнице, но даже не интересуются результатами лечения! А ведь в каждом из этих заведений есть и штатная массажистка, и врач-физиотерапевт! Они просто ничего не делают! И им даже не стыдно за свое безделье!”
В больнице № 58 все необходимые упражнения с детьми выполняли матери, по ходу дела освоившие основы лечебного массажа. Сэре припомнилось, что и матери Вани, и матери Эльвиры в свое время внушали, что они должны отказаться от своих малышей, потому что не смогут обеспечить им уход, который может гарантировать только государственное учреждение.
Пока Ваня мотался по больницам, Мария не теряла времени даром и нашла для него двух потенциальных патронатных матерей. Первая из этих женщин жила без мужа, с двумя дочерьми-подростками, и работала дефектологом в интернате. У второй была полная семья и двое почти взрослых сыновей. Окончательный выбор Мария решила предоставить Ване.
Была и третья кандидатура, но ни в Москве, ни в Иерусалиме о ней пока не подозревали.
Пока Мария, распустив сотрудников по домам, села поздно вечером — это было ее любимое время — за стол и погрузилась в размышления о достоинствах двух вероятных кандидаток на роль патронатной матери для Вани, еще одна женщина, в другой части света, в американском городе Бетлехеме, штат Пенсильвания, тоже сидела за кухонным столом, читая и перечитывая церковный информационный бюллетень. Этот бюллетень она получила накануне в Русской православной церкви Святого Николая. Одна супружеская пара привела на службу свою приемную дочь — девочку, привезенную из России, из дома ребенка № 10. Именно этой паре принадлежала заметка в бюллетене, касающаяся не их дочери, а другого ребенка. В разделе “Важное” они рассказали о мальчике с диагнозом “детский церебральный паралич”, с которым случайно познакомились в Москве. Мальчик умный, веселый и добрый, писали супруги, но абсолютно лишенный будущего. “Он до того смышлен, что бросать его на произвол судьбы просто стыдно”. Авторы заметки призывали прихожан церкви подумать об усыновлении русского ребенка.
Женщину звали Пола Лагутски. Решение взять ребенка пришло к ней мгновенно, удивив ее самое своей непреклонностью. Она жила в большом ломе, какие обычно возводят на ранчо, дом приобрел ее отец, безногий инвалид, за которым последние четыре года его жизни она ухаживала. Мальчику здесь будет хорошо.
Пола уже семнадцать лет работала школьным психологом. Ни мужа, ни детей у нее не было. Она чувствовала, что действительно сможет многое сделать для ребенка. Ее так и подмывало броситься к телефону и набрать номер супругов, написавших в бюллетене о мальчике. Но она одернула себя: надо хорошенько все обдумать. Что скажут люди? Вдруг начнут перешептываться: кем, мол, она себя возомнила? С чего она взяла, что способна обеспечить мальчику достойную жизнь? Усыновление ребенка — огромная ответственность,
