я сбросила на владения предательницы Йодлы. Приморозила всё в сплошную ледяную корку. За Рюрика. А вот йотунов не смогли достать. Закрыли они свой Йотунхейм сплошным льдистым панцирем. Я без сил осталась, а в дружине у деда, сам знаешь, вои в основном боевой яростью сильны были. Не пробились.
— А как же потеряли тебя?
— Так. Вернулись мы в столицу, я в ближайшем лесочке на землю спустилась и… ушла. К Кошу пошла. Пешком. Долго он мне пытался манопроводимость восстановить — силой растущих гор да ледяной Байкальской водой… Пока я не заметила, что, как начинается ледостав, мне вроде как получше. И перебралась в старые отцовские пределы. Холодно тут десять месяцев в году. А на лето я вообще на север откочёвываю. Хорошо мне тут. За полтыщи лет и манопроводимость восстановилась, и сила вернулась. Меня теперь одно только беспокоит. Что мерзавец тот, Трим, до сих пор землю топчет. А в Йотунхейме, говорят, оттепелями щиты поплавило, а в магии инеистые сволочи тоже просели — восстанавливать не успевают. Пройти можно. Хочу посчитаться с ним. Поможешь?
26. СПЛОШНЫЕ ПУТЕШЕСТВИЯ
ВЗЯТЬ ВИРУ
— Я в Йотунхейме… точнее, над Йотунхеймом только пролётом был. Сверху прыгать будем?
— Да зачем? Я к парадному крыльцу могу тебе портал открыть. Только ненадолго, всё-таки в порталах я не особо сильна.
— Пойдёт, мы шустро проскочим.
— Ну, тогда собрались, ребятки! Бабуля начинает волшбу!
Таких порталов я больше ни у кого не видел: снежный туннель, который закрутился перед нами, словно гигантская труба — и вдруг развернулся вширь и надвинулся, противоположный край моргнул, и картинка в нём сделалась глянцево-чёткой: грязноватый снег, низкое чёрное небо и рубчатые ледяные стены.
— Пошли-пошли! — заторопила Умила, и первыми в туннель устремились волки, а следом и мы с Кузьмой в окружении кхитайцев — прямо верхами на терракотовых лошадках.
Выгрузились мы у подобия ледяной островерхой ограды. За неровными зубцами, напоминающими края подтаявших на солнце сугробов, виднелся главный дворец Утгарда — ледяные конусы и наплывы, подсвеченные зеленоватым. У самого входа (больше похожего на пролом в ограде) в гигантском, почти прозрачном и почти не сером куске полированного льда, стоял до боли знакомый дедовский драккар.
— Ах, мерзавцы! — в сердцах сказала бабушка. — Это они так хвастаются, будто бы Рюрика победили.
— Эту беду мы поправим, — уверил её я. — Показывай, где Трима искать?
— А чего его искать? Сейчас сюда все сами примчатся.
И бабуля угадала. Где-то в вышине над нашими головами протяжно, но надтреснуто задребезжало — сигнализация, должно быть? В проём ворот посунулась льдистая звероподобная рожа с единственным глазом посредине лба, тут же получила от Умилы увесистым ледяным окатышем, охнула и скрылась. Росту в стражнике было с два человеческих.
— У них что — ещё и циклопы? — удивился я.
Что-то мне про холодолюбивых одноглазых великанов раньше слышать не приходилось.
— Да тут кого только нет, — Умила махнула рукой, — чисто зверинец. Нет, в основном-то на людей смахивают, только больно уж обросших да диковатых, но некоторые экземпляры есть интересные — то голов много, то вдруг рога, то глаз вот один. Складывается впечатление, что боги, когда их делали, были преизрядно нетрезвы.
За стеной заревело, и в проём снова вылез тот же стражник, только на сей раз с увесистой дубиной. Кхитайцы закружились вокруг него, сбивая стража с толку, нанося мелкие (для великана), но болезненные повреждения и постепенно оттесняя его ко входу во дворец.
Нет, «дворец» — это слишком сильно сказано. Большое сооружение, не поспоришь. Огромное даже. Но совершенно… без фантазии, что ли? Грубые глыбы, никакой тебе узорчатости. Из глубины этого нагромождения доносился разрастающийся шум и гул. Вверху, скрытый низкими тучами, продолжал брякать сигнальный гонг или что уж у них там приспособлено.
— Из пустоши тоже бегут, — заметил Хаарт.
— Чао Вэй! Бросайте эту образину! Давай своих парней на ворота, чтоб в спину нам не дышали, а мы уж тут разберёмся.
— Может, посмотрим на внутреннее убранство? — деликатно предложил Кузя.
— Не на что там смотреть, — проворчала Умила, хмурясь. — Серость и унылость. Сейчас сюда выскочат — будут тебе смотрины страхолюдин.
Тут же, словно они команды ждали, из высоких дверей главного входа вылетели два дюжих бойца, обряженных, несмотря на холодину, только лишь в штаны, зато волосами по всему телу покрытых так густо, что они больше напоминали шерсть. Бегущие следом, широкие в плечах до совершенной квадратности, на секунду застряли в дверном проёме, но были выбиты оттуда напирающими сзади. При виде нашей малой группы они яростно заорали и принялись шарашить магией кто во что горазд — швыряться мощными снеговыми шарами, ледяными копьями и бритвенно-острыми льдистыми пластинами, хлестать буранными бичами и бешеными порывами ветра с горстями градин в придачу. Кузя, конечно, сразу выставил мощные щиты, но бабушка Умила вышла из-под них и засмеялась так, что у меня мурашки по спине пробежали:
— Вы своими жалкими игрушками хотите напугать меня? — она протянула вперёд руки, и мне показалось, что вся её фигура словно окуталась зыбким маревом, переливающимся как полярное сияние — и весь неистовый снежно-ледяной шквал превратился в плотный зеленоватый поток маны и втянулся бабуле в ладони, и голос её зазвучал, словно сама стужа: — Трим, сучий по́трох! Выдь, покажи свою рожу, не прячься по углам, как крыса!
Вой ветра был ей ответом.
— Я смотрю, король у вас особенно смелый! — засмеялся я. — Надёжно ли он спрятался в женских покоях? Эй, Трим!!! Я знаю, ты слышишь! Трясущаяся трусливая тварь, ты эрги, не мужчина и не женщина!* Как думаешь, бабуля, его железного леса хватит, чтобы устроить его воинству оградки на могилках?
*Формула смертельного
оскорбления у викингов,
предполагающая
наличие у оскорбляемого
сексуальной девиации
или склонности
к «женскому колдовству».
Инеистые великаны, которые осознали бесполезность применения зимней магии против Умилы и
