нужно бы мне подольше в землях йотунов остаться, по пустошам вдоволь побродить, а то и в железный лес наведаться.
— Представляю, как Рюрик обрадовался…
— Не то слово. Вернулся из похода — а тут письмо моё. Мрачен стал, как грозовое облако. А тут как тут сваты на пороге. Говорят: прознали мы, великий князь, что ты с недавних пор вольная птица. А вот у нас и невеста для тебя есть — молодая, ладная, выдающаяся огненная архимагиня — Едвинда, дочерь князя урманского. Он со злости возьми да согласись. Решил, поди: старая жена ушла — так на молодой красотке женюсь, чтоб никто не думал, что князь одряхлел. И сговорили* их в короткий срок. Едвинда эта, должно быть, где-то рядом ошивалась, потому как, дня не промедлив, явилась пред очи Рюрика, и он положил ей на колени дар, богатое золотое оплечье с индийским жемчугом и смарагдами, и в ответ её подарок принял**.
*Помолвили.
**Одна из практических
древних форм
заключения брачного союза.
— Ты за ним приглядывала, что ли?
— Ну ещё! Случайно узнала. Встала на третий день ранёшенько и потащилась в железный диковиный лес, духом зимы проникаться — ходила я там ходила — страхота, угрюмость одна. И чего, думаю, все на него дивятся? Зашла далеко — всё едино, железные палки из серого снега торчат. Небо чёрное, ровно сажа. Села, спиной в ствол упёрлась, смотрю — понять не могу, где же суть моей стихии? И слышу вдруг — шаги скрипят, подошли двое, встали недалече. Я замерла, дыхание затаила. Один другому и говорит: «Тут никто не услышит», — а голос-то самого Трима! А второй всю историю в подробностях и обсказал. Как я не выскочила да не заорала — сама удивляюсь.
Тут я тоже удивился, бабуля всю жизнь взрывная была.
— Подождала я, пока уйдут они да стихнет всё — и назад в Утгард побрела. Иду, сама реву. Понимаю, что дура, что хитро меня от мужа отодвинули, чтоб нужную бабу ему подсунуть, а ещё понимаю, что другие мыслишки вперёд моих выскакивают да меня уговаривают, что показалось мне всё, и думать я должна о возвышении в стихии — и так настойчиво тот голосок пищит! Такая злость меня разобрала. Бегу, реветь забыла. Думаю: примчусь в свои покои — как пить дать найду, где на меня уговор прилепили! А меня на входе — под белы руки да в пиршественный зал. И сам Трим с предложением в мужья подкатывает!
— Странно было бы, если бы он не поторопился. Тебя ж увести могли.
Умила фыркнула:
— Кому я, кроме Рюрика, в свои годы нужна была? Даже тот чурбан инеистый на силу мою позарился. Попыталась я сказать, что мне подумать надо, а он: «Думай, три дня тебе даю! Если хочешь женой быть, а не служанкой».
— Он не охренел ли?
— Женщина без мужа, без рода… Решил, что добыча лёгкая. А я тоже долго не думала, говорю: «Вели мне украшений всяких приготовить и принести в покои два больших зеркала — хочу волосы в красивую причёску заплести, чтоб быть достойной тебя на вечернем пиру». За чистую монету принял. Решил, что испугалась я.
— Вот же тварь!
— М-гм. А я одно зеркало напротив другого поставила и липуна нашла. С куском шкуры выдрала. Только оказался он с сюрпризом, так в ответ шарахнул, что все мои манопроводящие каналы кренделями скрутило. Да так больно, словно мне снова лев психованный руку откусил. Лежу на полу, слышу — в двери кто-то ломится. Только и смогла что перстень с хрустальным колпачком об пол разбить.
— Зачем?
— Маяк это был. Тревожный. С уговором, что разобью, если окажусь в беде.
— Дед сделал?
— А кто ж ещё?
— Пришёл?
Умила грустно улыбнулась:
— Конечно! Очертя голову… Если б успел хотя бы воев как следует собрать, так ведь рванул на одном драккаре, малой дружиной… Как они летели! Меня как раз из покоев выколупали, еле-еле в себя привели, нарядно обрядили да притащили в пиршественный зал, хотели по-быстрому свадьбу обстряпать, а тут — он. Страшен в гневе был!
— Да уж приходилось видеть.
— Думаю, такого не приходилось.
— И закончилось чем?
— В главной зале Утгарда ступить невозможно было, чтоб не замарать обувь в крови. Сколько порубили, несть числа. И их, и наших. Деда посекли так, что сознание уж потерял. Вокруг нас последние бойцы остались — не больше десятка. Смотрим — из боковых коридоров ещё йотуны валят. Я тогда портал открыла из последних запасов маны — куда уж смогла. До палат Рюриковых. Если б до Байкала сил хватило! Всё бы по-другому сладилось. А так… Вынесли Рюрика — а дворец как вымер! Я туда, сюда — нет никого. Как во сне страшном, веришь ли? Выскочила во двор — смотрю, ключница старая кладовку запирает, я к ней: «Пораня, люди где?» А она мямлит что-то невнятное — вроде приказано было всем уйти куда-то или что… И тут окна в покоях дедовых как вылетят.
— А когда ты прибежала, там нашлась урманская невеста. Поди ещё и со сватами.
— Как угадал?
— Да тут большого ума не надо.
Бабушка неопределённо хмыкнула.
— Так и было. Смотрит на меня, довольная, чуть не облизывается. «Он, — говорит, — сам приказал придать его тело огню после смерти. А я, его невеста, исполнила».
— А дружинники?
— Якобы изъявили желание с ним уйти, — Умила помолчала. — Знаешь, чего они не учли? Что щиты-то на мне остались, зараз не проломишь. И что мечом меня в юные лета Рюрик от нечего делать учил махать — безо всякой магии. Так что дорожку Рюрику кровушкой своей убивцы полили. После я собрала по кладовкам все свои сундуки с артефактами, давным-давно заготовленными впрок на случай большой войны, дождалась большую дружину, села с ними на драккары и полетели мы над Великой Сахарой. И все до единого артефакта
