группы находятся приблизительно на одном социальном уровне. Это то, что мы называем «низким уровнем цивилизации». Высказывалось предположение, что такое всеобщее равенство, полное отсутствие инициативы и попросту прогресса объясняется отсутствием религии, образцов для подражания или богов, что является необходимым условием для зарождения энтузиазма. Религиозный идеал, несомненно, способствует прогрессу и оказывает на него определяющее влияние, помимо, пожалуй, патриотизма, который в конечном счете тоже является религиозным идеалом. Однако это вопрос причины и следствия, ибо не следует упускать из виду влияние на человека его среды обитания, которая закладывает основу для развития и может стать причиной восторженного отношения к идеалу, что является следствием и в то же время мощным стимулом прогресса.
Поразительным и неоспоримым фактом является то, что все вместе индейцы глупы, но каждый в отдельности мудр, как народ они неумелы, но каждый является мастером своего дела. Возможно, все дело в географическом положении и особенностях социальной среды. В амазонских дебрях отсут ствует главный стимул человеческого прогресса – общение. Это правда, там есть реки, но местные обычаи не позволяют использовать их с целью коммуникации. Существующие условия вынуждают местные племена жить в изоляции, поскольку это единственный способ самозащиты.
В итоге мы получаем групповую систему, где община – это все, а индивидуальность – ничто, что значительно замедляет ход эволюции лесных индейцев Южной Америки, как и в случае с австралийскими аборигенами. Человек не может получить ничего для себя, он работает исключительно ради общественного блага, поэтому у него нет личной мотивации усиленно двигаться вперед. У племени практически нет возможности развиваться, когда оно состоит всего лишь из нескольких сотен членов и практически изолировано от всех остальных племен. Размеренный темп жизни ничто не нарушает, за исключением кратковременного потрясения от войны, которое едва ли можно назвать интеллектуальным, или эпизодического появления бродячего торговца, к которому относятся терпимо, даже если он принадлежит к враждебному народу, поскольку у него есть необходимые другим племенам вещи, которые те не могут произвести самостоятельно.
Индеец со всех сторон окружен стеной джунглей, чему он едва ли может противостоять. Он смирился с тем, что происходит на востоке, и ничего не знает о вспыхнувшем на западе мятеже, цель которого – окультуривание почвы и прогресс. Чего индейцу не хватает, так это характера или силы воли, а не интеллекта. Он храбр, с величайшим стоицизмом переносит боль и лишения, может быть упорным и настойчивым, но лишь в редких случаях способен выделиться на фоне своих товарищей и проявить нечто похожее на индивидуализм и твердость духа.
Главной особенностью индейца является глубокая замкнутость и нервозность. Чрезвычайная тревожность, несомненно, обусловлена злоупотреблением кокой. Это оказывает влияние на все уровни социального взаимодействия. Туземцы необычайно пессимистично относятся к жизни. Энтузиазм в Амазонии – редкое явление. Индеец никогда не выказывает бурной радости или панического страха. Потрясение скорее заставит его смеяться, чем кричать. Он готов многое вытерпеть и вынести, но при этом с легкостью станет потешаться над своим соплеменником. Индеец всегда высмеивает дискомфорт других. При взаимодействии с чужаком аборигены всегда молчаливы, а если он к тому же и белый, то им, скорее всего, и вовсе нечего будет ему сказать.
За пределами узких границ своего племени индейцы не испытывают альтруистических чувств и симпатии к незнакомцам. В каждом человеке они видят фактического или по крайней мере потенциального врага. Добрый, спокойный и любящий туземец – это исключительно плод чьей-то буйной фантазии. Индейцы от рождения безжалостны. Они совершенно не проявляют доброты к животным, любое животное для них – враг, о чем я уже упоминал ранее. Особенную жестокость проявляют дети маку, но бессердечие по отношению к братьям нашим меньшим свойственно всем племенам. С другой стороны, внутриплеменное радушие безгранично. Я дал мальчику одно печенье и видел, как он скрупулезно разделил его на двадцать крошечных кусочков, чтобы угостить всех своих товарищей. Но индейцы совершенно не думают о завтрашнем дне. Если семье грозит голод, она, не дожидаясь приглашения, просто-напросто приходит в чужой дом и начинает жить там, есть и пить без малейших зазрений совести. Причина этого очевидна. Сегодняшний хозяин дома завтра может стать гостем в чужом. Однако мне доводилось видеть, как группа охотников изо всех сил пыталась съесть целого тапира до того, как придет другой, возможно, менее удачливый отряд звероловов. В противном случае добычу пришлось бы разделить поровну, бо́льшая доля причитается только вождю.
Индеец не всегда является гостеприимным хозяином, когда речь не идет о его собственном племени или языковой группе. Даже до его блаженного неведения доходят слухи о том, что творится в каучуковом поясе, и о подневольном труде других индейцев. Он ненавидит белого человека и не доверяет ему. Андоке всегда неприветливы по отношению к белым. Есть племена, например, карахоне на северном берегу Жапуры, которые наотрез отказываются от общения.
Они не принимают ни подарков, ни послов. Если исследователь упорствует, несмотря на нежелание местных жителей идти на контакт, то он может обнаружить на своем пути вкопанные в землю отравленные колья. Ему будут мешать на каждом шагу. Добравшись наконец до племенного штаба, он увидит малоку и, возможно, еду, но там не будет ни воинов, ни женщин, ни детей. Костер все еще будет гореть внутри дома, но племя бесследно исчезнет, не оставив ни намека на то, где его следует искать. Если индейца «нет дома» – это не просто социальный эвфемизм, а наглядная демонстрация факта.
Когда незнакомец сталкивается с таким молчаливым свидетельством отношения племени к его присутствию, ему следует немедленно принять все возможные меры для того, чтобы себя защитить. Он может не сомневаться: индейцы, хотя их и не видно, следят за каждым его действием. Стоит ему или одному из членов его группы показаться, как из джунглей на них обрушится град отравленных стрел. За этим следует осада, которая измотает нервы даже самому бывалому вояке. Скрытый враг, бесшумное оружие, угроза, таящаяся за каждым деревом. Выйти на открытую местность значит обречь себя на верную гибель. Дом едва ли можно назвать надежным укрытием. Туземцы пронзают крышу горящими метательными копьями, крошечными дротиками, несущими пылающие пучки конопли или хлопка, и рано или поздно большое сооружение загорится. Обороняющиеся будут вынуждены выбежать на поляну, где их всех быстро перебьет невидимый, но бдительный враг.
Далее следует танец победителей и каннибальский пир.
В подобных обстоятельствах и при противостоянии такому врагу от ресурсов цивилизации мало пользы. Жалкий маленький дротик, который обмакнули в племенной боевой яд, может быть хрупким, как тростник, но выпущенный из ближайшего укрытия в лесу, он не менее
