Вот принес как-то Владик Дольский двух жуков. Он коллекционер, собирает жуков, определяет по книге Плавильщикова. Дома у него много коробок с жуками и с бабочками. А себя он называет энтомологом. Владик такой недоверчивый, на всех смотрит пренебрежительно. Между прочим, настоящие коллекционеры все такие, я заметила. Все посматривают свысока. Что, мол, ты знаешь-можешь? А в нашем классе ребята сплошь коллекционеры — кто что собирает: марки, этикетки от спичечных коробок, пуговицы, открытки, старинные деньги, перья… Есть даже такие, которые собирают все, например Вова Чубик, но коллекционеры над ним смеются. Настоящий коллекционер должен собирать что-нибудь одно, и по возможности редкое, старинное, древности — так объяснил Владик Дольский. Папа у него профессор и собирает старинный русский фарфор и старые иконы. В общем, может быть, оно так и есть, так и надо, но я-то ничего не собираю, а рассказывать начала о жуках, которых принес Владик. Он точно знал, что один жук — плавунец широкий, а другой, длинноусый, — серый дровосек. Тогда Владик положил жуков на стол Анфисе Павловне и попросил определить. Она покраснела, потом сказала: «Ну, это — навозник, а это — стригун». И мы поняли — ничего она не знает. «Стригун»!
Недели две у нас не было биологии, ее заменяли то алгеброй, то русским или просто отпускали нас домой, и мы радовались. Но вот в школе появился крепкий мужчина, широкий в плечах и из-за этого не казавшийся высоким, на самом деле он был довольно высок, у него была короткая, окаймляющая лицо бородка кое-где с проседью, хотя лицо было молодое, голубоглазое и запеченное ветром, как бывает это у геологов, физкультурников или бывалых туристов, из тех, что ходят куда-то очень далеко, их видишь в вагонах и на вокзалах с такими рюкзаками, точно там они несут по слону. И обязательно такие туристы ходят в каких-то младенческих, дурацких, не подходящих ни к парням, ни к мужчинам шапочках. Я не люблю таких туристов, что-то в них есть неприятное и грубое. И новый учитель не понравился нам, хотя Ленка Грязнова, классная проныра, знающая все раньше всех, уже тараторила, что это новый биолог, что он альпинист, мастер спорта, бывал на Памире, на Тянь-Шане и где-то еще. Сведения немножко прибавили веса бородатому учителю, но мы ждали его уроков, ведь только на уроке можно как следует узнать человека.
Он пришел к нам не на урок, а раньше, незадолго до конца занятий, когда Татьяна Сергеевна писала на доске задание, мы складывали книжки и тетради в портфели, а некоторые девочки уже тайком посматривали в зеркальца, спрятав их под парту.
Он вошел в класс, и нехотя мы встали — ведь этот мужчина, почти парень, с голубыми льдинками на задубелом лице, как-то не казался настоящим учителем. Вот если бы пришел солидный лысый человек в широком костюме с достойным галстуком, с толстым портфелем (уже один портфель может сообщить немалое уважение), скажем, как наш физик Николай Иванович или как директор, от одного взгляда которого так и приподнимает с парты, а в коридоре стараешься пройти мимо бочком, — тогда бы другое дело. Новый учитель был и в костюме, и в галстуке и все равно больше походил на туриста, мы чувствовали, что ему непривычно в этом костюме.
— Вот что, друзья, — сказал он спокойно, оглядывая нас. — Я буду преподавать вам биологию с завтрашнего дня. И завтра — я договорился — уроков по всем предметам не будет…
— Ура-а-а-а! — не дослушав, заорали ребята, и громче всех Чубик.
— Подождите, — поднял он руки и поморщился. — Мы поедем с вами в поле, в лес… Это и будет первый урок. Согласны?
— Конечно! Хорошо! Здóрово! — раздалось со всех сторон, и опять кричали ребята. А девочки только улыбались насмешливо, так же, как я: ишь, зарабатывает авторитет.
— Оденьтесь теплее, — продолжал биолог. — На ноги резиновые сапоги…
— А если их нет? — крикнул кто-то с вызовом.
— Резиновые сапоги… Кроме того, по рублю денег и обязательно тетрадь с авторучкой. Лучше новую, толстую. Сбор здесь к семи часам…
— Вечера? — крикнул опять кто-то.
— Лучше на вокзале! Что мы — маленькие!
— Постройтесь парами! — съехидничал Миша Болдырев.
— Итак, я сказал все, — не обращая внимания на выкрики, закончил биолог. — Зовут меня Анатолии Васильевич. Теперь, если есть вопросы, поднимите руку. Нет? Кто староста?
Поднялся наш Алик Зотов.
— Отвечаешь за сбор и явку. Напиши список. Вот тебе журнал. Потом принесешь мне в учительскую.
Это было неслыханно! Журнал дали ученику! Хотя бы и старосте…
Когда биолог ушел, все рванулись к Алику, над ним выросла копна голов и тел, потому что лезли на парты, чтобы посмотреть в журнал. Но гора скоро рассыпалась. Смотреть Алик не дал, кого-то турнул, кого-то отстранил, а журнал убрал в парту.
— По домам! — распорядился он, и все знали, что спорить с ним бесполезно.
Мы разошлись, даже на лестнице не прекращая говорить о завтрашнем походе и о новом учителе.
— Девочки, — сказала Ленка Гусева уже в раздевалке, оглядывая себя в зеркало то с одного, то с другого боку, — а он мне нравится. Такой сильный, спокойный и даже, смотрите, в перепалку не ввязался… Настоящий мужчина.
Мы не удивились, потому что все знали — Ленка влюбляется в каждого учителя и про всех, даже про директора, говорит так.
Лес мелькал за окном электрички, желтый березняк, зеленые сосны, темные ели, ржавые дубы. Осень уже перевалила за вторую половину, но было еще тепло и влажно, потому что каждый день шли короткие, слабые дожди. Я радовалась, что еду в лес, и, кажется, все мы были довольны, ведь ехали вместе, целым классом, не пришел только наш знаменитый энтомолог Владик. Но о нем как-то позабыли в общей суете и оживленности. Мы сидели тесно по лавкам, по четверо, по пятеро, а ребята обступили Анатолия Васильевича — там шел какой-то большой разговор. Я потихоньку перекочевала от девочек поближе к учителю. Очень было интересно, о чем это они говорят. «Наверное, хвастает, как ходил на Памир!» — подумала я: я все никак не могла освободиться от неприязни к бородатому учителю-туристу.
Я удивилась, услышав, как он читает стихи, медленно, хорошо, нараспев… Стихи? Нашим парням? Которые толкуют только про хоккей-футбол?! К чему бы это?
— Это Блок?
— Да, Блок…
— А хорошо…
— О-о, как здорово!
— Еще бы… А ты говоришь: «Блок — плохой поэт. Неинтересный…» Слушай:
Нет, не видно там княжьего стяга.
Не шеломами черпают Дон,
И прекрасная внучка варяга
Не клянет
