Майрон уже давно к этому привык. Когда они с Джессикой жили вместе, он испытывал едва ли не извращенное удовольствие, наблюдая, как мужчины пялятся на нее, и злорадствовал, как и всякий человек, верный древней традиции и имеющий возможность сказать о себе: «Ты смотришь, а я трогаю, ха-ха!» Но со временем он стал читать в этих взглядах то, чего в них вовсе не было, и изначально присущий мужчинам страх упустить свое стал подтачивать его здравомыслие.
Джессике эти осмотры тоже не были в диковинку. Она умела не обращать внимания на взгляды мужчин, не выказывая при этом ни откровенной холодности, ни досады, ни любопытства.
Им дали номер на шестом этаже. Майрон и Джессика слились в поцелуе, даже не успев закрыть за собой дверь. Кончик языка Джессики нежно тыкался в нёбо Майрона, который обмяк и только беспомощно вздрагивал, но потом ожил и принялся расстегивать блузку подруги. У него пересохло во рту, он едва не задохнулся, вновь увидев Джессику голой, и почувствовал головокружение. Коснувшись теплой груди, он ощутил на ладони приятную тяжесть. Джессика застонала, продолжая целовать его. Они медленно двинулись к кровати.
Их близость всегда бывала неистовой; страсть поглощала обоих целиком. Но сегодня в ней острее ощущалось животное начало, будто это было простое отправление естественной потребности, и тем не менее близость эта почему-то оказалась как никогда нежной.
Прошло довольно много времени. Наконец Джессика села в постели и ласково чмокнула Майрона в щеку.
— Я испытала благоговейный трепет, — призналась она.
Майрон пожал плечами:
— А мне в кайф.
— В кайф?
— Да, мне в кайф, а тебя охватил благоговейный трепет.
Джессика спустила ноги с кровати и накинула гостиничный халат.
— Зато я себе понравилась.
— Судя по звукам, которые ты издавала, так оно и было.
— А что, я очень шумела?
— Шумит обычно группа «Ху» на концертах. Ты была полнозвучна.
Джессика стояла у края кровати и улыбалась. Неплотно запахнутый халатик открывал грудь и ноги — такие длинные, что аж дух захватывало.
— Но я не слышала, чтобы ты жаловался.
— Поди услышь, когда сама так орала.
— Который час?
— Полночь. — Майрон потянулся к телефону. — Есть хочешь?
Джессика бросила на него такой взгляд, что Майрона пробрало до самых ступней. Ну, может, и не до ступней, но до другого места — уж точно.
— Умираю с голоду.
— Но только пусть это будет гастрономический голод, Джесс.
— О!
— Ты небось слыхала на уроках физиологии, что мужчине надо дать время восстановить силы.
— Наверное, в тот день я прогуляла школу.
— ПДВ, — сказал Майрон. — Питание, дозаправка, восстановление. — Он заглянул в меню. — Вот черт!
— Что такое?
— У них нет устриц.
— Майрон.
— Да?
— Ванна полна горячей воды.
— Джессика…
Она окинула его невинным взглядом.
— Может, нам отмокнуть, пока будем ждать еду? Вот тебе и «В».
— Отмокнуть, и все?
— Отмокнуть, и все.
Она сказала «отмокнуть». Он не мог ослышаться. «Отмокнуть». Не «намылиться». Но началось все именно с мыла. Джессика намыливала Майрона до тех пор, пока он не стал подавать признаки жизни. Он даже пытался сопротивляться. Ощущение было настолько приятным, что Майрон почти испугался. Но сопротивления не получилось. Джессика заигрывала с ним, доводя до исступления. Подталкивая к самому краю, она в последний миг извлекала его из бездны. Майрон чувствовал себя совершенно беспомощным, в голове вращался хоровод из слов вроде: «райские кущи, нектар, амброзия, вечное блаженство» и так далее в том же духе. Он просто сдался на милость победителя.
Джессика шепнула: «Ну же!» — и отпустила его. Нервные окончания зудели, кожа горела огнем. Внутри что-то взорвалось, сверкнула белая вспышка, такая яркая, что стало больно глазам.
— Вот он, благоговейный трепет, — выдавил Майрон.
— А мне в кайф.
Послышался стук в дверь. Вероятно, прислуга. Майрон и Джессика даже не пошевелились.
— Почему бы тебе не открыть? — спросила она.
— Ноги, — ответил Майрон. — Они не держат меня. Я, чего доброго, уже никогда не смогу ходить.
Стук повторился.
— Я не одета, — сказала Джессика.
— А я что, нарядился на пресс-конференцию?
— Сейчас тебя можно показывать по всем каналам.
Майрон застонал от удовольствия. Снова раздался стук.
— Ну же, Майрон, оберни свой красивый зад полотенцем и отправляйся.
Вот те на. За сегодняшний день его задницу поминали уже дважды, и оба раза это делали женщины. Майрон схватил банное полотенце и направился к двери. В этот миг стук послышался опять.
— Секундочку.
Майрон открыл дверь. Никакой тебе еды.
— Горничная, — строго проговорил Уин. — Могу я заправить вашу постель?
— Вы что, не видели табличку «Не беспокоить»?
Уин покосился надверную ручку.
— Прашу прашэния, я нэ гаварю англыски.
— Как ты нас отыскал?
— По твоей кредитной карточке, — сообщил Уин так, словно это было самым обыденным делом. — Ты вселился сюда в двадцать две минуты девятого. — Уин просунул в дверь голову. — Привет, Джессика.
— Привет, Уин, — донеслось из ванной.
Майрон услышал, как Джессика выключила душ, и представил себе струящуюся по ее телу воду. Ощущение было такое, словно ему крепко врезали под дых.
— Ладно, заходи, — проворчал он.
— Благодарю. — Уин протянул ему бурую папку. — Я решил, что тебе, возможно, захочется на это взглянуть.
Джессика вышла из ванной. На сей раз поясок халата был завязан гораздо туже. Она вытирала волосы полотенцем.
— Что случилось?
— Я принес дело некоего Фреда Никлера, он же Ник Фредерике, — ответил Уин.
— Очень изобретательно, — заметил Майрон.
— Он парень с воображением.
Джессика села на кровать.
— Тот самый издатель порнухи, верно?
Майрон кивнул. Папка оказалась тощей, и он принялся читать с конца. Нарушения правил дорожного движения, два штрафа за езду в нетрезвом состоянии, арест за почтовое мошенничество.
— Посмотри семьдесят восьмой год, — посоветовал Уин.
Майрон перевернул несколько страниц. 30 июня 1978 года Фреда Никлера задержали за растление малолетних. Обвинение было снято.
