короля збойливого [47]не забывает!.. Хм-хм! – с тихим скрипом, как у гюрзы, зло и чётко говорил он. – С двумя друзьями нельзя в дружбе быть! А тут!..
С чего-то он стал говорить и о походе крымцев на московские окраины, в набеги.
Князь Григорий понял, что он так предупреждает его, а через него московские власти. Усмехнувшись на это, он резанул ему правду-матку в глаза:
– Что за похвала у вас? На Московское государство войной идти?! Таких худых людей, как донские казаки, повоевать не можете! Хм! А Московскому государству что сделаете?! Только украинных мужиков, баб да детей из-под овинов волочите! Да и то приходите украдкой и обманом в безлюдное время! Когда русские люди находятся на службе!.. Или в разоренье великое!..
Урусова, было заметно, задело это, не понравилось.
Князь Григорий, зная, что Урусов неглуп, говорил ему это прямо.
В тот день хан не задержал у себя московского посла, отпустил.
В Крым пришла зима. На Рождество князь Григорий на очередном приёме у хана узнал от Урусова последние крымские сплетни.
– Султан Селамет вызывал Джанибек Гирея к себе в Стамбул! Кричал на него: «Какой ты хан, коли тебя жёнка не слушает!..» Не усидит Джанибек долго ханом!.. Не усидит!..
Князь Григорий слушал его, запоминал. Хотя и сплетни, но они были важными.
Вообще-то всё, что нужно было, было сделано. Но он нескоро покинул Крым. Пришлось дожидаться тепла, весны, чтобы просохли дороги, стали все пути.
И за эти полгода, что он провёл в Крыму, хан несколько раз приглашал его к себе. И князь Григорий, присматриваясь к ближним хана, многое понял, что происходило при дворе Джанибека. На каждом из таких приёмов он заводил речь с ханом о том, чтобы тот, согласно договору с Москвой, начал войну с Польшей, с королём Сигизмундом. Но хан только обещал и снова обещал.
* * *
На обратном пути из Крыма, на разменном месте, под Ливнами, князю Григорию пришлось задержаться. Крымцы ждали из Москвы своих послов.
Послы хана всё это время, пока он был в Крыму, жили на Крымском дворе, за Москвой-рекой, где остановилось их посольство. И каждый день к ним ездили дворяне, щедро угощали водкой и пивом, выпытывали всё, что творится при ханском дворе. Приставы и гонцы доставляли туда с царского стола всякие сладости. Крымцев поили до тех пор, пока не стало ясно, что больше из них вытянуть нечего. Тогда к ним охладели. Но чтобы Сулеш-бик и все с ним приехавшие не заскучали, их развлекали и угощали до самого возвращения Волконского обратно на разменное место. Когда гонцы донесли об этом в Москву, посла хана отпустили из столицы. На отпуске посла государь Михаил Фёдорович принял его у себя в Золотой палате. Все посольские получили подарки от самого царя и, удовлетворённые, покинули Москву в сопровождении сотни боярских детей. Их проводили до Ливен и сдали с рук на руки Ромодановскому и Гагарину. А там, на другом берегу Сосны, в татарском стане, уже ожидал князь Григорий со своими посольскими.
Они, Волконский и Сулеш-бик, простились на крымской стороне берега.
Князь Григорий с искренним чувством крепко пожал руку Ахмет-паше:
– Ну, будь здоров, Ахмет!
– И ты, Гришка! – услышал он в ответ. – Ай-ай! Однако встретимся ли?.. Стар я стал!
На лице Ахмет-паши на секунду мелькнула грустная улыбка.
– Обязательно! – эхом отозвался князь Григорий.
Ему тоже стало грустно расставаться вот с этим, в общем-то, далёким для него человеком.
– Ты вон ещё какой! Как добрый конь!
– Какой конь? Кляча, совсем кляча! Вот-вот упаду!.. Хе-хе!.. Однако не будь в обиде! То делаю не со зла! Так надо!..
Князь Григорий понял его. Он тоже делал всё не со зла, а так, как надо… Он задумался… То, что он делал, он делал не только для себя, но и для чего-то большего, чем его собственный дом, семья, которые не состоялись бы, не выжили в этом мире. А для того большого, для государства, что охраняет их жизнь, делает её осмысленной, менее опасной, даёт опору, защищает их, как невидимым колпаком. Но только выйди из-под него, из-под колпака, и сразу почувствуешь себя выброшенным, беззащитным, хотя бы вот перед этой беспощадной степью, которая жила по своим, грабительским, законам.
Князь Григорий сел в лодку. Туда же с ним сели его посольские.
Лодка отчалила. Гребцы налегли на вёсла. И вскоре она уже была на другом берегу Сосны.
Князь Григорий, выйдя из лодки, обернулся и посмотрел за реку, ожидая, что разменный бей ещё на берегу. Но того там уже не было.
* * *
Обратный путь из Ливен домой, в Москву, мелькнул, как один день. Долгий, длинный день. Но это был радостный, светлый день для него, князя Григория. Он снова оказался при деле и у нового царя Михаила Фёдоровича. На душе у него было спокойно. Он справил как надо посольство: добыл для государевой казны немалые деньги.
В Москве уже на другой день как он приехал его вызвали в Посольский приказ. Он явился туда. Его встретил какой-то подьячий и проводил к Третьякову.
Третьяков уже знал от гонцов результаты посольства в Крыму.
– Пиши статейный! – велел он ему. – Не откладывай! Государь торопит с крымскими делами! Чтобы знать, что Джанибек не нападёт! Не пойдёт на сговор с «литвой»! Там-то, под Смоленском, очень худо!.. Ой, худо, Григорий Константинович!
Он сокрушённо покачал головой. Он знал о тяжёлом положении армии Черкасского под Смоленском, но не стал об этом говорить дальше.
Да и князь Григорий тоже слышал о том, что происходит под Смоленском.
Третьяков кратко рассказал ему ещё, что в январе на приёме у него, в Посольском приказе, оказался гонец шаха Аббаса, тот самый Хозя Муртаза… Он даже повеселел, когда увидел его перед собой. Он уже знал, от тайных агентов, о его похождениях.
Хозя, после того как изложил поручение шаха, стал жаловаться:
– В недавнее время у меня при Ивашке Заруцком в Осторохани отняли многие всякие товары насильно. А то казна была шахова! Ой-ой, шах Аббас будет в гневе! В сильном гневе!..
Третьяков сначала не понял даже, о чём это он, затем опешил, когда до него дошло, что требует гонец шаха.
– Хозя! – погрозил он ему пальцем. – Мы знаем кое-что о твоих делишках с Заруцким и Маринкой! И тебе бы молчать! Ты ведь казной ссужал воровских людей, что стоят против государя!
Строго глядя на Хозю, он тихо процедил сквозь зубы:
– Вот наглец!
– Ай-ай, Петька! Каков однако! – воскликнул Муртаза. – Ты у Димитрия-царя, у Вора, был в ближних! А теперь у нового государя в тех же!.. Пошто тебе можно? Пошто мне нельзя? А?! –
