Книга Русалии - Ирина Яш

– Ночь? Какую ночь?

– Ту. Перет покрепением. В морке. Проковорила с ним напослеток то утра.

– А разве это можно?

Она посмотрела на Макса:

– Ты турак какой-то. Что – можно? Это твоя страна, и ты не знаешь что зтесь всё можно? Триста эвро оттала тежурному, он пустил, и ещё перевёз еко в трукую комнату, чтоп мы втвоём с ним пыли, пес труких, я покойников поюсь веть… Он меня слушал, как живой лежал.

Макс поёжился.

– Мила… Ведь он не про Снежану, а про её мужа что-то понял там, на празднике. Он хотел говорить с Покровским.

– Та нет же! Ты почему такой тупой?

Она вылила остатки водки в стакан, залпом выпила, снова икнула, стала раскуривать потухшую трубку, пальцами вытирая побежавшие слёзы:

– При чём тут он? Влатик, петный мальчик, попал в сети к этой ветьме и выпутаться не может! Она и Эсфирь упила, я это чувствую!

Макса затрясло:

– Бедный мальчик?! Ты в своём уме? Ему плевать на вас на всех, он с вами просто спал, и с дочерью Бонье, кстати, тоже!

Мила, наконец, раскурила трубку, выпустила колечко, внимательно проводила его взглядом.

– Ты тупой. Так и Антрей коворил – что ты топрый, товерчивый и клупый, как твои щенки. Нет зтесь никакой точери Понье! Волотя её отин раз в жизни вител, что ей тут телать?

– Он оставил ей наследство, а бедный мальчик к нему подбирается!

Мила откинула назад голову, резко, неприятно захохотала.

– Клупость какая! Влат самый настоящий песе… писе… репа…

– Бессребреник, – не выдержал Макс.

Мила кивнула:

– Та.

– Это ты была в Фирином пальто?

Она удивлённо уставилась на него:

– В каком пальто? Кокта?

– Выходила из дома француза. Вы все там с ним встречаетесь? И не противно?

Мила пьяно ухмыльнулась, закивала:

– Та. Все.

– Я тебя узнал.

– Не меня узнал.

– А кто это был?

– Фира. Она воскресла.

– Для тебя это повод, чтоб пошутить?

– Та.

– Это была ты?

– Нет. Алекс.

– Что?!

– Нет, потошти, я ошиплась! Это пыла наша Снежинка! Это точно, Макс, зови карапинеров, пусть её арестуют!

Она загоготала. Макс всмотрелся в её мутные глаза, махнул рукой, сказал со вздохом:

– Ложись спать, Амелия…

Уйдя от Вальтеров, Макс снова заглянул к Покровским – всё то же: машины Влада нет, наверху у Снежаны горит тусклая настольная лампа.

Макс, сжимая в ладони холодную сталь монтировки, зашагал к лесу. Дойдя до тупика, внимательно огляделся. Вокруг дома француза и Голубятни всё было вытоптано, так, как будто здесь живут люди. Макс достал из кармана связку ключей. В доме Бонье он обошёл первый этаж – тихо, холодно. Поднялся на второй – так же. В спальне чисто, постель убрана, но в комнате ему почудился едва уловимый запах то ли краски, то ли эфира… Макс по очереди отпер и снова закрыл остальные комнаты. Открыл последнюю дверь, поднялся по лесенке на чердак, пригнувшись, чтоб не удариться головой о поперечную балку, подошёл к низкому слуховому окошку, подёргал – закрыто. Макс сидел на корточках возле окна и, в тусклом свете пасмурного зимнего дня, разглядывал связку ключей на своей ладони. «Что открывает этот ключ? – в который уже раз спрашивал себя Макс, – Ни к одному замку не подходит!» Он посмотрел на часы на запястье. «Пора ехать за Лёней. С Алекс будем разговаривать вечером»

Послышался шум подъезжающей машины. Макс приоткрыл окошко, дороги с этого торца дома было не видно, пришлось высунуть голову. Машина остановилась возле ворот напротив, с водительского места вышел Серж, с пассажирского – женщина в объёмном пальто, с капюшоном на голове. Ни её лица, ни даже фигуру было не разобрать, хотя Макс очень старался, хоть что-то разглядеть.

Серж, будто почувствовав его взгляд, вдруг поднял голову и посмотрел прямо на крышу. От неожиданности Макс дёрнулся, стукнулся затылком о раму, отскочил назад, поднялся почти во весь рост, рука разжалась, монтировка выскользнула из рукава, тупо и очень больно ударила его по ноге, завалилась в щель под окном, между полом и стеной.

– Сссука… – просипел Макс, весь сморщился, согнулся пополам.

Он постоял немного так, согнувшись, боль отпустила, он очень осторожно, по чуть-чуть, снова просунул голову в открытое окно. Серж с женщиной всё так же были возле машины и о чём-то разговаривали.

Макс бросил взгляд на часы, нетерпеливо топнул ногой – он уже опаздывал.

«Если я выйду из этого дома, и меня увидит Серж, то вопросов не оберёшься. Пойдут слухи, разговоры. Нет».

Прошло не меньше четверти часа, прежде чем Серж открыл перед своей визитёршей калитку их с Анатолем двора. Они, продолжая беседовать, не торопясь прошли по дорожке, поднялись на крыльцо, там постояли, что-то обсуждая, наконец, зашли в дом.

Макс закрыл окошко, кубарем скатился по лестнице, выскользнул из дома, запер дверь, пригнувшись, пробежал на задний двор и через лес, утопая по колено в снегу, зашагал к клубу. «Монтировка!» вспомнил по дороге Макс и крепко выругался. «Если её найдёт там Влад, то он будет подготовлен. Догадается, что это я приходил. И поймёт, что я хочу убить его».

Когда запыхавшийся Макс влетел в фойе, Лёня спокойно сидел на скамейке возле гардероба и читал книгу. Он поднял глаза, улыбнулся:

– Ты опоздал.

– В пробку попал. Извини…

В машине Лёня спросил:

– Ты говорил с ней?

Макс помотал головой. Лёня вздохнул.

– Я не хочу, чтоб вы скандалили при мне.

– Не будет никакого скандала, сынок, – уверенно сказал Макс.

И как в воду глядел – когда они вернулись домой, Алекс уже и след простыл.

Глава 6

Утром Макс собрался в город.

– Папа, ты будешь уговаривать её вернуться?

– Нет. Но мы должны поговорить.

– О чём? Она, наверное, поняла, что я всё знаю и убежала. Испугалась. Даже машину свою бросила, и вещи… Ведь так вот именно сбегают – она взяла только сумочку и документы… Я думал, что она тебя любит, а она его гладила!

– Это взрослые дела, сынок. В любом случае, если это конец, то мы должны поговорить. Я хочу её услышать и понять – почему?

– Дядя Владик забирает жизни. Это он маму забрал.

Макс застыл.

– Что? О чём ты говоришь?!

– В день аварии он был в машине. Мама сказала, что встретила дядю Владика в городе случайно. Просила тебе не говорить, сказала, что они готовят тебе сюрприз. Потом я уснул.

– Почему ты мне этого никогда не рассказывал?

– Я забыл… Клянусь тебе, папа, у меня всё это почему-то стёрлось из памяти, мамы