та скантал затевать. Хотела, чтоп спокойно отпели та похоронили. Я всю ночь с ним проситела.
– Ночь? Какую ночь?
– Ту. Перет покрепением. В морке. Проковорила с ним напослеток то утра.
– А разве это можно?
Она посмотрела на Макса:
– Ты турак какой-то. Что – можно? Это твоя страна, и ты не знаешь что зтесь всё можно? Триста эвро оттала тежурному, он пустил, и ещё перевёз еко в трукую комнату, чтоп мы втвоём с ним пыли, пес труких, я покойников поюсь веть… Он меня слушал, как живой лежал.
Макс поёжился.
– Мила… Ведь он не про Снежану, а про её мужа что-то понял там, на празднике. Он хотел говорить с Покровским.
– Та нет же! Ты почему такой тупой?
Она вылила остатки водки в стакан, залпом выпила, снова икнула, стала раскуривать потухшую трубку, пальцами вытирая побежавшие слёзы:
– При чём тут он? Влатик, петный мальчик, попал в сети к этой ветьме и выпутаться не может! Она и Эсфирь упила, я это чувствую!
Макса затрясло:
– Бедный мальчик?! Ты в своём уме? Ему плевать на вас на всех, он с вами просто спал, и с дочерью Бонье, кстати, тоже!
Мила, наконец, раскурила трубку, выпустила колечко, внимательно проводила его взглядом.
– Ты тупой. Так и Антрей коворил – что ты топрый, товерчивый и клупый, как твои щенки. Нет зтесь никакой точери Понье! Волотя её отин раз в жизни вител, что ей тут телать?
– Он оставил ей наследство, а бедный мальчик к нему подбирается!
Мила откинула назад голову, резко, неприятно захохотала.
– Клупость какая! Влат самый настоящий песе… писе… репа…
– Бессребреник, – не выдержал Макс.
Мила кивнула:
– Та.
– Это ты была в Фирином пальто?
Она удивлённо уставилась на него:
– В каком пальто? Кокта?
– Выходила из дома француза. Вы все там с ним встречаетесь? И не противно?
Мила пьяно ухмыльнулась, закивала:
– Та. Все.
– Я тебя узнал.
– Не меня узнал.
– А кто это был?
– Фира. Она воскресла.
– Для тебя это повод, чтоб пошутить?
– Та.
– Это была ты?
– Нет. Алекс.
– Что?!
– Нет, потошти, я ошиплась! Это пыла наша Снежинка! Это точно, Макс, зови карапинеров, пусть её арестуют!
Она загоготала. Макс всмотрелся в её мутные глаза, махнул рукой, сказал со вздохом:
– Ложись спать, Амелия…
Уйдя от Вальтеров, Макс снова заглянул к Покровским – всё то же: машины Влада нет, наверху у Снежаны горит тусклая настольная лампа.
Макс, сжимая в ладони холодную сталь монтировки, зашагал к лесу. Дойдя до тупика, внимательно огляделся. Вокруг дома француза и Голубятни всё было вытоптано, так, как будто здесь живут люди. Макс достал из кармана связку ключей. В доме Бонье он обошёл первый этаж – тихо, холодно. Поднялся на второй – так же. В спальне чисто, постель убрана, но в комнате ему почудился едва уловимый запах то ли краски, то ли эфира… Макс по очереди отпер и снова закрыл остальные комнаты. Открыл последнюю дверь, поднялся по лесенке на чердак, пригнувшись, чтоб не удариться головой о поперечную балку, подошёл к низкому слуховому окошку, подёргал – закрыто. Макс сидел на корточках возле окна и, в тусклом свете пасмурного зимнего дня, разглядывал связку ключей на своей ладони. «Что открывает этот ключ? – в который уже раз спрашивал себя Макс, – Ни к одному замку не подходит!» Он посмотрел на часы на запястье. «Пора ехать за Лёней. С Алекс будем разговаривать вечером»
Послышался шум подъезжающей машины. Макс приоткрыл окошко, дороги с этого торца дома было не видно, пришлось высунуть голову. Машина остановилась возле ворот напротив, с водительского места вышел Серж, с пассажирского – женщина в объёмном пальто, с капюшоном на голове. Ни её лица, ни даже фигуру было не разобрать, хотя Макс очень старался, хоть что-то разглядеть.
Серж, будто почувствовав его взгляд, вдруг поднял голову и посмотрел прямо на крышу. От неожиданности Макс дёрнулся, стукнулся затылком о раму, отскочил назад, поднялся почти во весь рост, рука разжалась, монтировка выскользнула из рукава, тупо и очень больно ударила его по ноге, завалилась в щель под окном, между полом и стеной.
– Сссука… – просипел Макс, весь сморщился, согнулся пополам.
Он постоял немного так, согнувшись, боль отпустила, он очень осторожно, по чуть-чуть, снова просунул голову в открытое окно. Серж с женщиной всё так же были возле машины и о чём-то разговаривали.
Макс бросил взгляд на часы, нетерпеливо топнул ногой – он уже опаздывал.
«Если я выйду из этого дома, и меня увидит Серж, то вопросов не оберёшься. Пойдут слухи, разговоры. Нет».
Прошло не меньше четверти часа, прежде чем Серж открыл перед своей визитёршей калитку их с Анатолем двора. Они, продолжая беседовать, не торопясь прошли по дорожке, поднялись на крыльцо, там постояли, что-то обсуждая, наконец, зашли в дом.
Макс закрыл окошко, кубарем скатился по лестнице, выскользнул из дома, запер дверь, пригнувшись, пробежал на задний двор и через лес, утопая по колено в снегу, зашагал к клубу. «Монтировка!» вспомнил по дороге Макс и крепко выругался. «Если её найдёт там Влад, то он будет подготовлен. Догадается, что это я приходил. И поймёт, что я хочу убить его».
Когда запыхавшийся Макс влетел в фойе, Лёня спокойно сидел на скамейке возле гардероба и читал книгу. Он поднял глаза, улыбнулся:
– Ты опоздал.
– В пробку попал. Извини…
В машине Лёня спросил:
– Ты говорил с ней?
Макс помотал головой. Лёня вздохнул.
– Я не хочу, чтоб вы скандалили при мне.
– Не будет никакого скандала, сынок, – уверенно сказал Макс.
И как в воду глядел – когда они вернулись домой, Алекс уже и след простыл.
Глава 6
Утром Макс собрался в город.
– Папа, ты будешь уговаривать её вернуться?
– Нет. Но мы должны поговорить.
– О чём? Она, наверное, поняла, что я всё знаю и убежала. Испугалась. Даже машину свою бросила, и вещи… Ведь так вот именно сбегают – она взяла только сумочку и документы… Я думал, что она тебя любит, а она его гладила!
– Это взрослые дела, сынок. В любом случае, если это конец, то мы должны поговорить. Я хочу её услышать и понять – почему?
– Дядя Владик забирает жизни. Это он маму забрал.
Макс застыл.
– Что? О чём ты говоришь?!
– В день аварии он был в машине. Мама сказала, что встретила дядю Владика в городе случайно. Просила тебе не говорить, сказала, что они готовят тебе сюрприз. Потом я уснул.
– Почему ты мне этого никогда не рассказывал?
– Я забыл… Клянусь тебе, папа, у меня всё это почему-то стёрлось из памяти, мамы
