в поглотившем меня горе. Я не была даже знакома с этими людьми. Тем не менее я знала их так хорошо, что их смерть обжигала меня, как кислота открытую рану.
– Дыши, дыши, дыши, – шептал низкий голос в такт биению моего сердца.
Я потянулась, нащупала теплую руку и сразу поняла, кто сидит на моей кровати.
Подняла голову и увидела в темноте призрачные очертания лица Макса с неестественно-ярко блестящими глазами. Сердце словно пронзил кинжал, дойдя до легких и мешая вздохнуть.
Я сжала его пальцы. Настоящий. Он был настоящим.
– Они все… – задыхаясь, выдавила я. – Они все…
– Знаю. – Низкий, полный боли шепот. – Ты говорила во сне.
Из самых глубин моей души вырвался крик.
Я почувствовала, как его руки обхватили меня, заключили в объятие, которого я подсознательно жаждала, несмотря на то, как грустно от него становилось.
– Ты не должен здесь быть, – рыдала я, вечная предательница, прижимаясь к нему. – Улетай, подальше отсюда.
Его спина содрогнулась от прерывистого вздоха.
– Они больше не могут удерживать тебя, – выдавила я между всхлипываниями. – У них нет средства заставить тебя остаться.
– Перестань.
Сырой, осипший шепот. Горячие слезы Макса смешались на щеке с моими, когда мы сильнее прижались друг к другу.
– Не глупи.
Глава 43
Макс
Прошло около тридцати семи минут, прежде чем я понял, что обманываю себя.
Неделю назад я сбежал из Башни, убежденный, что у меня нет иного выбора, кроме как максимально дистанцироваться от всего происходящего. Я не собирался дальше участвовать в интригах Ордена и помогать им использовать Тисаану – я и так им уже невольно посодействовал.
Я вернулся домой и стоял там, на окраине сада, пошатываясь от гнева, отчаяния, а заодно и дезориентации после перемещения по стратаграмме, и смотрел на свое жилье. Маленький каменный домик и одичавший, заросший цветами сад. Стояла прекрасная погода: вовсю светило солнце, дул легкий ветерок, порхали бабочки и все в таком духе.
Идиллия. Последний оплот мира и спокойствия.
И в этот момент я возненавидел свой дом.
После гибели семьи несколько лет выпали из моей жизни – я потратил их на наркотики, вино и бесцельное блуждание по миру. Можно сказать, я выбрал неторопливый способ самоубийства. И когда я наконец покончил с саморазрушением, то построил домик, как можно дальше от остального мира, чтобы ни о чем не беспокоиться. Я посадил несколько сотен цветов в твердой уверенности, что больше ни в чем не нуждаюсь. «Цветы намного лучше людей, – убеждал я себя. – За ними проще ухаживать. Они предсказуемы и гораздо более красивы».
И уж тем более цветы были не способны на то, что натворила Тисаана. Они мирно сидели в земле, покачивались на ветру и не собирались идти и продавать свою душу организации, которая разрушила мою жизнь. Мне не приходилось бегать за ними и умолять их не заключать договор крови с Зеритом Алдрисом.
Но они также были неподвижны и молчаливы. С ними было проще, не спорю, но они не рассказывали шепотом по ночам истории о затерянных землях, не шутили и не смеялись. Они были предсказуемы, но в них не жила мечта о светлом будущем, стремления, надежды. Их красота не могла сравниться с живой красотой Тисааны – красотой, которая менялась каждый раз, когда я смотрел на девушку, будто открывая новые захватывающие грани выражений.
Я продолжал стоять в саду, пока меня не затошнило от собственной самозабвенной трусости.
Много лет я провел, купаясь в самодовольной уверенности, что получил моральное превосходство над остальными людьми только потому, что спрятался от жестокого, порочного и запутанного мира.
Да уж, моральное превосходство. Я сидел здесь в полном одиночестве, в окружении цветов, пока Тисаана страдала. Обосновался в местечке, которое за последние месяцы стало и ее домом, а сейчас решил вернуться к бессмысленной жизни и убедил себя, что больше все равно не могу ничего предпринять.
Я рухнул на колени. И еще полчаса сидел так, пытаясь примириться с тем, что собираюсь сделать.
Когда я встал, решение было уже готово.
Сейчас Тисаана спала, прижавшись к моей груди. Слишком хорошо помня время, проведенное с Решайе, я понимал: ее состояние скорее похоже на беспамятство, чем на сон. Иногда я прижимал пальцы к внутренней стороне ее запястья, ощущая слабое биение пульса под теплой кожей.
Мне понадобилась неделя, чтобы привести в порядок все дела, собрать необходимые припасы и все устроить. В каком-то смысле я боялся приезжать сюда. Но в глубине души испытывал странное, первобытное чувство облегчения, когда она прижималась ко мне. Как будто недостающий фрагмент головоломки наконец-то встал на свое место.
Я сильно удивился, что, оказывается, скучал по ней. И сейчас, на фоне усталости, в предрассветной тишине, было так пугающе просто забыть, почему мы здесь.
Так легко забыть, что несколько часов назад я слушал, как она проживает самые жуткие воспоминания моей жизни.
Назвать мои ощущения странными – значит ничего не сказать. Я ловил обрывки того кошмарного дня из уст человека, который стал мне дорог в нынешней жизни. Получилось так, что я вспоминал обо всем, что потерял, глядя в глаза тому, кого мне еще предстоит потерять.
Я со страхом ждал наступления утра.
Как она посмотрит на меня? Теперь она будет знать, что я совершил, будет знать о живущем внутри ее чудовище. Одна только мысль об этом пугала меня.
Но еще сильнее пугало понимание: из ее завораживающих разноцветных глаз в любой момент на меня могло взглянуть существо, разрушившее мою жизнь. Я боялся того, как Тисаана будет смотреть на меня. Но еще больше я боялся того, как я буду смотреть на нее и что при этом почувствую.
Поэтому на данный момент я был безмерно благодарен за тишину.
Не знал, сколько времени прошло, когда я почувствовал, как Тисаана крепче прижалась ко мне. Я уже приготовился выскользнуть и переложить ее на кровать. Мне казалось, что как только она проснется, атмосфера в комнате сразу перейдет в разряд крайне неловкой. А у нас и без того по горло забот, не касающихся… чувств между нами.
Тисаана подняла голову, посмотрела на меня, и я замер.
Я сразу понял, что это не она.
Тисаана всегда смотрела ровным, пронзительным взглядом, но сейчас ее взгляд метался по комнате, перескакивая с потолка на пол, с одеяла на меня.
Уголки ее рта изогнулись в гримасу, лишь смутно напоминающую улыбку.
– Здравствуй, Максантариус.
Она говорила без акцента. От ее идеального произношения мой позвоночник свился в огненную спираль.
– Решайе.
Имя существа вырвалось у меня низким, придушенным рыком.
Ее взгляд устремился на меня, и его острота заставила меня насторожиться.
– Мне тебя не хватало, – прошептала она с придыханием. – Никогда не было сомнений, что наша история еще… не закончена…
Последнее слово далось ей – существу – с трудом, словно оно уже теряло контроль над сознанием Тисааны. Я не
