– Чего? Ты рехнулся, Дэниелс? – отозвался его друг. – Хочешь стать гребаной мишенью?
– Всяко лучше, чем бегать, кретин.
– Дружище, ты вообще о чем? Да, мы лезем в грязь, но мы хотя бы можем в нее нырнуть, когда по нам палят. Сколько раз тебе хотелось обоссаться от страха на высадке? Полеты в зоны высадки – худшая часть этой гребаной войны, ты как на ладони. Если бы не эта грязь, я бы целовал землю каждый раз, выходя из этих птичек.
– Ага, но готов спорить, что медсестрички в вашем лагере сходят по вам с ума, да, парни? – спросил Дэниелс.
– В нашем лагере? – я уж собирался объяснять им, что наш лагерь представляет собой кучу песка в Пху Кат и что я не видел ни одной белой женщины с самого прибытия сюда. – Да, в лагере хорошо. Но мы такие же солдаты, как и вы. Хотя медсестрички у нас и правда ненасытные.
– Видишь, придурок. Разуй глаза, вот где высший класс. Здесь мозги нужны. Пока мы хаваем грязь и трахаем кулаки, эти парни спят в мягких кроватках и выбирают, какой девочке они будут присовывать на этот раз.
Его друг не был впечатлен.
– Они имеют право на перепихон. Погляди на эти дырки от пуль. По ним стреляют через крышу, двери и стекла – вся эта машина выглядит как гребаное решето. Я лучше останусь на земле и сотру ладони о свой несчастный член, но вернусь домой к матушке целым.
– Аминь, мать твою, – поддержал его кто-то.
Я обратился к Дэниелсу:
– Если хочешь полетать на вертушке, можешь пойти волонтером. Нам всегда нужны пулеметчики.
– Надо подумать. – Дэниелс выглядел несчастным. – Я уже слишком давно тут торчу. Еще полгода и до свидания.
– Что ж, если вдруг передумаешь…
– Ага, если передумаю.
Рубенски подошел к кабине пилотов.
– Мистер Мэйсон, я тут друга своего встретил.
– Он в этом подразделении?
– Ага, это моя старая рота. Я предложил ему перевестись в 229-й, бортовым пулеметчиком.
– А он что?
– Он согласен. Только представьте, мы вдвоем на одной вертушке! Мы будем выкашивать, просто выкашивать вьетконговцев!
Один из пулеметчиков должен быть бортмехаником, как Миллер. Я рассказал ему об этом.
– Да плевать. Главное, чтобы мы с ним оказались в одной роте. Мы вместе прошли через многое в Чикаго. По возвращении нас ждут большие дела. Знаете, сэр, мы тут стольким штукам научились, что можем любой банк вынести.
– Вынести банк? Вы собираетесь ограбить банк?
– Как по мне, это слишком мелко. Надо что-то покрупнее банка. Поэтому я и пытаюсь подтянуть его к себе. Мы разрабатываем план. Он мозги, а я мышцы.
Я действительно удивился, когда услышал, что Рубенски собирается стать бандитом по возвращении домой. Парень наверняка все выдумал, чтобы хоть как-то отвлечься. Я рассмеялся.
– Думаете, я шучу?
Я снова рассмеялся.
– Что ж, мистер Мэйсон. Вот увидите. Рубенски и Мак-Элрой. Следите за этими именами, сэр. Мы лучшие.
– Буду читать газеты, Рубенски.
– Класс. Большего мне и не надо: дайте нам шанс и читайте газеты. – Рубенски развернулся и увидел, что ворчуны готовят нас к обратному вылету. – Сейчас вернусь, – он побежал к группе солдат.
Ворчуны переоделись в новую форму и принялись за дело. Они грузили на борт пустые пищевые контейнеры, которые нам предстояло отвезти обратно вместе с двумя парнями, получившими незначительные ранения. Когда они отошли от нашего вертолета, я увидел Рубенски, который на прощание обнимался с одним из ворчунов. Он кинулся к машине, когда я запустил двигатель.
Пока вьетконговцев загоняли в сторону юга, они двигались в направлении «птичьей лапки» в долине Ким Сон. В этой долине река совершала такой змеиный изгиб, что практически закручивалась в петлю. На клочке земли посередине этой петли располагалась крупная деревня.
Это зона высадки «Птичка». Майор Уильямс указал на карту в нашей оперативной палатке на полигоне.
– Подразделения Армии Северного Вьетнама и Вьетконга прячутся прямо здесь и в джунглях к северу отсюда. Наша высадка будет проходить прямо в деревне. Путь захода на посадку пролегает над этой возвышенностью к югу от «Птички», пулеметных позиций на маршруте быть не должно. Есть информация о наличии противовоздушных установок в зоне, но перед посадкой будет осуществляться тщательная огневая подготовка. После первой волны высадок некоторым из вас придется вернуться в зону ожидания, подобрать новые отряды и отвезти их в зону. Удачи. Полетели.
Пока мы шли к вертолету, Райкер сетовал:
– Боже, иногда мне кажется, будто я нахожусь в самом центре войны!
– А ты что думал? Что война закончится, когда ты вернешься?
– Я надеялся. Господи, ты бы видел Бангкок. Отборнейшие девочки, шикарная жратва, странные пейзажи и, самое главное, никакой стрельбы.
Мы подошли к машине и забросили бронежилеты со шлемами на кресла. Гэри осмотрел вертолет по кругу, а я забрался на крышу, чтобы проверить втулку и вал несущего винта.
– Там все такие милашки и скромняшки, по ним даже не скажешь, что они обожают трахаться, – добавил он.
– Не трави душу, – бросил я.
Винт был в порядке, никаких расслоений.
– Говорю тебе. Они буквально вешались на меня.
Он обратился к бортмеханику:
– Здесь не хватает заклепки. Не знаю, насколько это критично, учитывая эту дырку от пули рядом.
Демпферы были в порядке, на втулке не было никаких трещин, гайка Иисуса держалась надежно, изломы отсутствовали. Я спустился вниз.
– Сапфиров хоть достал? – спросил я.
– Неа. Я в них не разбираюсь. Зато потрахался.
– Гэри, я прибью тебя, если не заткнешься.
– У них такие громадные глаза. Аккуратные маленькие личики; маленькие твердые сиськи и тугие узкие киски.
– Тугие? – я вздохнул.
– И мокрые, – Гэри оскалился и пошел к своей двери.
– Боже, хочу в Бангкок, – пробормотал я. – Сколько отдал? – спросил я Гэри, пока тот пристегивался.
– Нисколько.
– Нисколько?
– Ага. Пока не устанешь. Если на обратном пути сможешь ходить, то зря ездил.
– Заводи! – заорал кто-то.
Я забрался в свое кресло и пристегнулся.
– Реслер, сегодня ночью я придушу тебя.
Он смеялся до слез.
Орава из пятидесяти машин поднялась в прохладный воздух и направилась к «Птичке». Мы с Гэри шли двадцатыми или около того. Мы почти не общались по пути. Я сомневаюсь, что странное щемящее ощущение в животе перед началом высадок возникало у меня именно от страха. По крайней мере, сознательно я не боялся. Вместо этого я концентрировался на болтовне по каналу связи, чтобы следить за ситуацией, то и дело пожимал плечами, пытаясь расслабить шею и позвоночник, которые, по моим ощущениям, всегда были напряжены, и похлопывал себя по кобуре.
