человек. И вообще, это не должно тебя касаться.
— Если ты помнишь, это я дал тебе свободу. Так что меня это касается.
— Я не просил о ней. Если бы я и хотел свободы, то не подался бы в Скотланд-Ярд. Будем честны, вы бы никогда не нашли меня.
— Раз уж тебе не нужна свобода, то я отведу тебя к капитану. Он очень быстро придумает, что с тобой делать.
— Даже не думай мне угрожать. Помни, что нож всё ещё со мной.
Уильям посмотрел в сторону, на проходивших мимо людей.
— Мне без разницы, что было на самом деле, — тихо проговорил он. — Я лишь хотел дать тебе шанс стать человеком честным и порядочным.
— Ты же не веришь в честь.
— Но это не значит, что её нет. Я не хочу подставлять свою шею ради тебя. Не важно, связывался ты с Гуггенхаймом или снова убивал. Оба варианта весьма небезопасны для меня. Скажи наконец, на кой чёрт тебе нож на корабле? Револьвер ты тоже захватил?
— Я параноик, — успокоившись ответил Джонатан. — Смерть на эшафоте, гильотине, банальный расстрел меня вполне устраивают. Но я не хочу быть убитым каким-нибудь негодяем. Для этого я ношу нож, револьвер, защитное пальто. Я никогда не хожу без них, потому что привык бояться людей ещё в детстве.
— Это не паранойя, Джонатан, — покачал головой полицейский. — Тебе просто нравится убивать. Для этого ты и носишь оружие. Поэтому мельник и его жена из Форест Роу мертвы.
— Раз уж ты заговорил про Форест Роу, я тоже оглашу свою позицию. Насколько мне известно, из нас двоих полицейский — ты. Твой долг расследовать, допрашивать, проявлять, в конце концов, инициативу. Почему же тогда я занимался всеми этими полицейскими делами? Это я узнал следующий шаг убийцы, это я придумал, как его остановить, это я разделался с ним. А что сделал ты? Ходил за мной и слушал мои теории, не предлагая ничего. Такой себе из тебя полицейский, если честно.
По лицу Уильяма было видно, что слова убийцы задели его.
— Скажи, — продолжил Джонатан, — чего ты хочешь?
— Чтобы ты вернулся за решётку. Опрометчиво было освобождать больного человека.
— Я не о том. Чего ты хочешь в этой жизни? Я вот хотел дать Уайтчепелу шанс. Артур хотел забыть свою старую жизнь, искупить грехи путём служения людям в полиции. Джеймс хотел справедливости для таких, как он. А ты?
— Я хочу помогать людям, — помолчав ответил Уильям. — Не важно, кто эти люди, важно, что они страдают. Я приехал в Лондон в надежде, что смогу наконец спасать их. Но я разочаровался во всём. В полиции, в самих людях, даже в тебе. А ведь в тебе я увидел то, чего не было во всех чертовых полицейских Скотланд-Ярда. Самопожертвование. Но что стоит за ним? Жажда убивать, жажда наказывать виновных по всей строгости морали, а не закона. Закон приговорит всех виновных на крайний случай к расстрелу. Но ты не закон. Лишь очередной убийца. Если бы не был таковым, мельник и его жена сейчас были бы живы.
Джонатан не отвечал.
— Прощай, мистер Келли, — Уильям опустил голову, сунул руки в карманы пальто.
Джонатан почесал нос. Он понимал, что должен чувствовать сожаление, печаль, стыд, или что-то вроде этого. Но он не чувствовал ничего. Келли хотел только уйти в свою каюту и посвятить целый день чтению книг и сну.
19.
День пролетел весьма быстро. Келли набрал стопку книг в библиотеке, хотя и ни одна из них не оказалась в должной мере увлекательной, чтобы зацепить его. Спать тоже не получалось. Убийца провёл весь день в раздумьях. Сидя в кресле, в голову приходили самые разные мысли. Он успел поразмышлять о политике Англии, о неизбежности крупной войны, о своём дальнейшем существовании, о словах Уильяма и многом другом. Он даже не заметил, как солнце скрылось за водной гладью. Нужно готовиться ко сну, ведь впереди последняя спокойная ночь на “Титанике”.
20.
Артур словно тень стоял перед Джонатаном. Он казался меньше и беспомощнее. В руках он сжимал небольшой клочок бумаги, похожий на письмо. На этот раз Келли понял, что это сон.
— Тебе-то от меня что нужно? — поинтересовался Джонатан.
— Не думай, что я буду просить у тебя прощения. Даже если я и виноват, то извиняться не стану, уж слишком я отвратительный человек для этого. Был таким всегда, все об этом знали и так искренне удивлялись, когда убеждались в этом в очередной раз. Не для того я здесь.
— Для чего же?
— Меня уже не спасти, сам понимаешь. Я прошу лишь о том, чтобы ты спас его.
— Кого?
— Моего сына.
21.
14 апреля. Совершенно нет ветра. Океан словно застыл, в ожидании чего-то невероятного. Утром Джонатан направился в библиотеку за новой порцией кратковременного чтива. Но, как оказалось, его место было занято. Маленькая Сара сидела в кресле, вытирала слёзы предплечьем.
— Привет, — подошёл Келли. — Что-то случилось?
Девочка посмотрела на него влажными глазами. Потянула носом.
— Здравствуйте, мистер Келли. Не знаю, захотите ли вы слушать.
— Конечно захочу, — быстро ответил он и сел в соседнее кресло.
— Мамин друг… Он… В общем…
— Сара, выдохни.
Девочка неровно вздохнула.
— Мама ушла из нашей каюты, и мы остались с ним вдвоём. Тогда он запер дверь, вырвал у меня из рук книгу и сказал снимать платье, — голубые глаза Сары стали вновь наполняться слезами.
Джонатан сморщился, сжал кулаки. Его зубы заскрипели.
— Я, конечно, ничего не стала делать. Он ударил меня по щеке. А потом… потом… — девочка спрятала лицо ладонями.
Джонатан не знал, что делать в таких ситуациях. Он наклонился к Саре через стол и взял её за плечо. Девочка сначала дрогнула, но стала успокаиваться.
— Не продолжай, не рассказывай, — ласково говорил он. — Слушай, а ты сильно расстроишься, если я выбью ему пару зубов?
Сара недоверчиво посмотрела на него. Побегав глазами по комнате, сказала:
— Мама расстроится.
— А мы ей не скажем. Да и её друг не скажет, я уверен. Кстати, как его зовут?
— Губерт.
— Губерт сейчас в каюте? Можешь показать дорогу к ней?
— Да, пойдём.
Она повела его по коридорам. Сара старалась не отходить далеко от Джонатана, часто оглядывалась, проверяя, не отстал ли он.
— Пришли, — девочка указала пальцем на каюту второго класса. — Думаю, он там.
— Хорошо, — сквозь зубы сказал Келли, хрустнув пальцами. — Можешь подождать меня в библиотеке, я скоро приду.
Сара неожиданно прижалась к нему, обняла. Её голова оказалась на уровне живота Джонатана. Пару секунд он просто удивлённо стоял, потом
