Картона из-под коробки. – Мне хватило пяти минут в его обществе, чтобы понять, что передо мной зверь. Он оскорблял меня и требовал отдать вино даром, не хотел платить за ту бутылку, которую они разбили, лез в драку. И вообще, все его поведение говорило о том, что он жаждет насилия. Он дышал насилием. Он оскорблял меня и проклинал просто за то, что я отличаюсь от него, и не вписываюсь в его картину мира. Зверь, одним словом.
– Вы хорошо знали погибшую. Скажите, каким она была человеком? Мне сложно произносить такой вопрос, но все же я осмелюсь его задать: могла ли госпожа Червоточина, по своему незнанию, позволить себе что-то такое, что в нормальном мужчине вызвало бы раздражение, а в психопате вспышку ярости?
– Вы имеете в виду, могла ли она его спровоцировать? – уточнил Картон.
– Да, выражаясь проще.
– Признаюсь, мне сложно это представить. Это была женщина практически святая. Добрая, отзывчивая… черт возьми, как же мне хочется кончить на ваши сиськи, я столько о них слышал, – как бы между прочим ввернул Картон информацию не относящуюся к делу, на что ведущая скромно потупила глаза. – Всегда спрашивала, как у меня дела, всегда платила за бутылки, которые разбивала. Скажу честно, несколько раз я даже мастурбировал под прилавком, пока она выбирала вино и рассказывала мне, как прошел ее день. Не знаю, видела она это или нет, но никогда не упрекала, в любом случае. Звала меня ласково – Картонка. А это правда – то, что говорят про ваши сиськи? Что они просто огромны?
– Да, Картонка, это правда, – ласково ответила ведущая.
– Я ваш большой поклонник, – не унимался Картон. – Я даже разговариваю с вами наедине, и постоянно повторяю ваше имя.
– О, это очень трогательно, Картонка.
– Эрекция, Эрекция, Эрекция. Могу часами повторять, – мечтательно говорил Картон, а по залу прокатился вдох умиления.
– О, мое имя звучит из твоих уст совершенно особенно, – похвалила Эрекция, и по виду ее можно было сказать, что она действительно польщена.
Золотко наблюдала за всей этой сценой с брезгливым выражением на лице, и было очевидно, что подобные разговоры не приносят ей ничего, кроме разочарования в людях.
– А можно потрогать? – осторожно спросил Картон. – Потрогать ваши сиськи, может быть, даже поцеловать их.
Публика в зале начала неистово аплодировать, очевидно, подгоняя Эрекцию к тому, чтобы она осчастливила своего восторженного фаната.
– Как раз рекламная пауза, – прокомментировала она, и, поднявшись с дивана, двинулась в сторону Картона. «Ведро помоев» ушло на рекламу в тот момент, когда она подошла к нему вплотную, так что картонная коробка долговязого Картона оказалось практически на одном уровне со столь вожделенной им грудью Эрекции.
– Ну как? – спросил Мученик и поднял с пола свою кружку. – Туда ты идти собрался?
– Мне, все равно, придется это сделать, – ответил я, шокировано улыбаясь от всего увиденного и услышанного. – Я знаю, кто убил Червоточину, и я знаю, что этот человек вполне может войти во вкус, хотя сейчас, наверное, бьется в истерике и хочет убить самого себя – этого я тоже допустить не могу.
– Ты понимаешь, что не пройдешь и сотни шагов, как тебя разорвут? – Мученик вновь разлил в кружки ром.
– Значит нужно придумать, как мне избежать расправы и добраться до улицы Марка Твена незамеченным. Посмотри, в кармане куртки сигареты, – попросил я. – И телефон посмотри, может, повезло и не разбился? Деньги на месте?
Старик выполнил мои просьбы. Сигареты нашлись, деньги были в сохранности, а вот телефона не нашлось. Видимо, выпал из кармана, пока Мученик вытаскивал меня из-под завалов и катил по улицам Лоранны. Впрочем, очень быстро я даже обрадовался этому обстоятельству, так как полиция сейчас умеет отслеживать людей по сигналу их телефона. Во всяком случае, я слышал, что именно так и есть. Хотя, будучи под юрисдикцией агента Дно, на этот счет можно было особо не волноваться.
– Наслаждайся славой, – сказал мне Мученик, когда на экран вновь вернулось «Ведро помоев», и протянул мне зажженную сигарету.
Эрекция вернулась на свое место. Разумеется, по лицу Картона невозможно было понять, что произошло в студии в перерыве, но вот Золотко выглядела еще более обескураженной. Возможно, она рассчитывала на свою минуту славы и мечтала довести до оргазма полстраны, рассказав в прямом эфире очередную лекцию по квантовой физике, но и тут наткнулась на пропаганду «разного рода проникновений и облизываний».
– Что ж, дорогие друзья, мы снова с вами, – говорила Эрекция, – и пока во всей Сантории, в каждом ее доме молятся, чтобы изверг из Лоранны был пойман, мы с вами познакомимся с еще одним человеком, который знал этого зверя достаточно хорошо, и даже пребывал в его компании накануне той бойни, которую психопат спровоцировал на улицах нашего славного города. Встречайте человека, который первым в стране стал богаче на пятьдесят тысяч франков, благодаря зверствам этого нелюдя. Господин Бешеный!
Мой сосед появился в студии под шквал аплодисментов. Выглядел он совершенно иначе, нежели я видел его в последний раз. Пятьдесят тысяч франков, которые он урвал благодаря тому, что точно указал агенту Дно мое местоположение, дали о себе знать в кратчайшие сроки. Дорогой костюм, стильная прическа, зонтик, которым он размахивал словно тростью – все это выглядело бы еще более внушительно, если бы Бешеный не был пьян почти вусмерть. Не дойдя до дивана – на котором Картон и Золотко потеснились, чтобы освободить место новому гостю, – двух шагов, он распластался на полу со своим фирменным возгласом «сукАААа», очевидно, заподозрив в этой козни свою жену. Кое-как поднявшись, он все-таки втиснулся на диван, вытянув ноги и запрокинув голову.
– Я смотрю, вы не теряете время, господин Бешеный? – спросила Эрекция с прощающей улыбкой.
– Я, знаете ли, милочка… пережил то, что большинству даже не снилось, – заплетающимся голосом ответил мой сосед. – Вы не пред… не представляете, что это значит: находиться рядом с исчадием ада и усыплять его… его…
– Бдительность? – подсказала Эрекция.
– Да, бдительность. А потом видеть, как он ликует на костях… невинных людей и заставляет глупую молодежь стрелять из танка.
– О Господи! – ахнула Эрекция. – Так он их заставил?
– Еще бы! – промямлил Бешеный. Его помутившийся взгляд, однако, не
