тем самым сделав, как я думала, приятное Профессору. Над ухом раздаётся голос.
– Хватит, Соня, – говорит он с нажимом, взяв меня под локоть и отведя в сторону.
Я думаю, как бы поступил О. Джей? О. Джею всё нипочём – море по колено. Он сумел убедить весь мир в своей невиновности. Может, и я смогу?
– Умоляю, – цедит он сквозь зубы, – ты позоришь меня перед друзьями.
Я беру все свои фишки и иду ва-банк.
– Не ваше дело – сколько хочу, столько и пью, – вырывается у меня, прежде чем я успеваю сообразить, что говорю.
– Езжай домой, – говорит он, ближе наклонившись ко мне.
– Чин-чин! – говорю я и делаю глоток вина, понимая, что он станет последним.
Мне хочется сказать что-то ещё, резкое, разрушительное, но он морщится и уходит.
Поставив бокал на стойку, я отправляюсь искать туалет. Стоя в очереди перед белой дверью, я пытаюсь сфокусировать взгляд. Пол кренится под ногами, а картины меняют форму. Я захожу в туалет, держась рукой за стену. Перед глазами плывут тёмные пятна. Я открываю воду и прислоняюсь к холодной кафельной стене. Лицо в зеркале было безжизненным и белым, как мука. «Теперь-то мы можем уйти?» – спрашиваю сама у себя в зеркале и сама же отвечаю: «Сваливай отсюда скорее». Я выхожу из туалета, просидев там довольно долго, ищу Профессора взглядом, но, не найдя и подумав, что, возможно, он ушёл, испытываю облегчение.
Я вспомнила начало сегодняшнего вечера, вспомнила, что мы творили в квартире его жены – всё казалось чуть ли не выдумкой. Я не заметила, как он неслышно подошёл ко мне со спины. Он смотрел на меня со злостью и разочарованием.
– Ты опять напилась!
– О, нет! – отозвалась я сдавленным хрипом.
– Хоть раз, – прошипел он сквозь зубы, – один-единственный раз ты могла сделать, как я прошу?
У меня задрожал подбородок. Нужно было заговорить, но ничего спасительного на ум не приходило. Я была абсолютно беспомощна, ведь он был прав и справедлив в своём гневе.
– Простите, – выдавила я.
Он ничего не ответил. Тема быстро перестала его интересовать. Он повернулся ко мне спиной и двинулся к стеклянным дверям, ведущим на лестницу к выходу.
Пьяница, пьянчужка, я начинала догадываться, что отвратительна ему. Я бесчисленное число раз клялась не напиваться и бесчисленное число раз нарушала клятву. И, как часто бывало, надеялась, что всё уладится само собой. Рассеянно пожала плечами, успокаивая себя: что такого, подумаешь, выпила. Чуть-чуть лишнего. Опять. Все те провалы, которые водились за мной, ожили перед глазами с неправдоподобной чёткостью. Я злилась на себя за то, что оказалась такой ничтожной пьяницей, но было уже поздно.
* * *
Вернувшись в сознание после чёрного провала, длившегося, казалось, не больше секунды, я, как водится, не сразу соображаю, где нахожусь. Это не моя комната. Я приоткрываю один глаз – по отражённому на полу прямоугольнику света из окна осознаю, что наступил день. Не знаю, как долго я смотрю на него, прислушиваясь к шуму из коридора – голоса, звуки, шаги, попискивание приборов сливаются в причудливый гул. Я не могу двинуться от страха, только сглатываю комок дикой боли в горле. Белое одеяло укрывает меня до подбородка. Руки нащупывают тело, и я набираюсь смелости пошевелиться и поднять одеяло, проверить, что на мне надето – ничего. Я лежу абсолютно голая на неудобной кровати под лёгким белым одеялом, на белой подушке, в белой комнате. Что ж, понятно, я в больничной палате.
Вскоре на пороге возникает движущееся малиновое пятно. Я с опозданием закрываю глаза, притворяясь спящей. Совсем рядом раздаётся голос:
– Очнулась?
Я вглядываюсь в размытое лицо со своего низкого ракурса. Это что, сон? Я всё ещё сплю? Хочу заговорить, но получается только глухой хрип. Я еле заметно киваю.
– Ты знаешь, где ты?
– В больнице, – я поворачиваю голову, предпринимая попытку поймать фигуру медсёстры в фокус.
– В больнице. А в каком отделении, знаешь?
– Нет, – откровенно признаюсь я.
– А как здесь оказалась, помнишь?
Я настораживаюсь, чувствую, как приливает кровь к лицу. Я же ничего не помню. То есть помню, что вчера – если это было вчера – поехала с Профессором на выставку. Помню нарядных людей, помню очередь в туалет и белый фаянсовый кафель на полу. А потом что? А потом… ничего. Белая вспышка – и эта палата. Ничего не подсказывало о том, как я здесь оказалась – голая в белоснежной больничной палате.
– Почему я голая? Где моя одежда? – с трудом произношу я, заслоняя рукой глаза от яркого света.
Губы медсёстры вытягиваются в тонкую линию. Мой вопрос она игнорирует. В сердцах она машет на меня рукой и, к моему облегчению, уходит.
Неужели я действительно так много выпила? У меня случались провалы в памяти из-за алкоголя – я к этому даже привыкла, – но такого, чтобы я попала в больницу и не запомнила, как это произошло, ещё ни разу не было. У меня даже ни разу не случалось банального отравления. Я могла похвастаться отсутствием рвотного рефлекса – меня никогда не тошнило от выпитого. Мало-помалу я прихожу в себя, но вспомнить, что тогда наговорила Профессору и как оказалась здесь, не могу. Оставалось только смириться, что узнать наверняка, как развивались события той ночи, не смогу уже никогда.
Я делаю усилие вспомнить что-то до того момента, когда память обрывается, но только, сосредоточившись, закрываю глаза, как медсестра возвращается с мужчиной в белом халате. Я поворачиваю голову в его сторону и читаю на бейдже – Владимир Тарасович. Врач-реаниматолог. Он игнорирует стоящий у изголовья кровати стул и, возвышаясь надо мной, без лишних вступлений говорит:
– Ты понимаешь, что чуть не умерла? – Делает многозначительную паузу и добавляет, будто мне недостаточно: – Мы тебя из реанимации вытащили.
У меня захватывает дух при мысли о том, что это возможно. Это важная информация, но в ней не хватает подробностей. Я не на шутку пугаюсь, но стыд оказывается сильнее. Я задерживаю взгляд на потолке, пытаясь что-то вспомнить. Не помню. Не помню. Может быть, лучше и не вспоминать.
– Спасибо, – говорю я хриплым прерывающимся голосом. Горло саднит.
Врач хмурится. Он явно не удовлетворён моим ответом и, глядя в бумаги в руке, бурчит:
– Всегда пожалуйста.
– Когда меня отпустят? – спрашиваю я, когда он, повернувшись ко мне спиной, направляется к выходу. Он то ли не расслышал, то ли сделал вид, что не слышит.
Медсестра выскользнула следом за ним, оставив меня изнывать в неизвестности.
Неожиданно я понимаю, что это не сон. Я разглядываю свои руки,
