стала спрашивать, откуда Стеллан знает, что она отправляется по делам – конечно, он догадался об этом по ее одежде. Стеллан с такой живостью прикидывался беспечным болваном, что она частенько забывала, что из всего ее окружения именно он обладает самым острым умом. Даже Келлингтон уступает ему по этой части – он проницателен, но наивен и равнодушен. Большую часть времени ему лень делать какие-либо выводы.
– Никакого дела, – заверил юноша.
Стеллан умолк и снова отвернулся, но Уинифред видела мелькавшее в стекле буфета отражение его лица. Он зажмурился, словно его мучает ужасная боль.
– У меня есть еще один вопрос, – сказал он. – На этот раз серьезный.
Вздохнув, Уинифред принялась шарить рукой в ридикюле, демонстрируя, что разговор ей наскучил.
– Я слушаю.
– Ты знаешь, почему Эви… попросила вас помочь мне?
Не поднимая головы от сумочки, Уинифред замерла. Пальцы ее стиснули засушенную незабудку Дарлинга. Стебель переломился надвое, сдавленный со всех сторон монетами, шпильками и пузырьками. Теодор верно подметил: несмотря на страсть к бахвальству, Стеллан никогда не упоминал о спасении Эвелин. Почему же?
– Ты помнишь тот случай, когда ты вытащил ее из пруда? – медленно спросила она.
Стеллан застонал и с силой стиснул в руке бокал. Хрустальные стенки были слишком толстыми, чтобы он лопнул, но юноша впал в такое раздражение, что вот-вот мог швырнуть посуду на пол.
– Черт возьми! – прорычал он и с громким стуком поставил бокал на стол, а затем дрожащими руками вцепился в свои волосы. – Идиотка!
– Вовсе нет, – холодно возразила Уинифред, опустив цветок на шелковое дно ридикюля и щелкнув замочком. – Она вернула тебе долг. Теперь она ничем тебе не обязана.
– Она никогда не была мне ничем обязана! – выкрикнул он.
Лицо его раскраснелось. Опомнившись, он в смятении провел рукой по лбу и упал в кресло, забыв про наставления Малин.
– Она никогда… никогда…
– Объяснись, будь добр, – попросила Уинифред.
Поглощенный собственными чувствами, Стеллан не заметил, как она вцепилась в диван. Что означают его слова?
– Я не спасал Эви. – Стеллан поднял на нее покрасневшие глаза. – Вернее, спасал, но не по собственной воле.
Пряча напряженные пальцы, Уинифред сложила руки на груди и откинулась на подушки.
– Ты ведь прыгнул за ней с подмостков.
– В то время ума у меня было еще меньше, чем храбрости.
Он злобно усмехнулся самому себе и стремительным движением утер длинным рукавом нос. Если бы так сделал Дарлинг, он стал бы похож на расплакавшегося мальчишку. Стеллан же был похож только на себя, и ничего жалобного в этом жесте не было и быть не могло.
– Я все еще не понимаю, – нетерпеливо сказала Уинифред.
– А что тут понимать? Да, я прыгнул следом за ней, хотел вытащить ее на берег. Милорд, наверное, не упомянул, что плавать я не умел? Вода была ледяной, и мне свело ногу. Когда я начал тонуть, я не думал больше о спасении Эви – мне самому хотелось выбраться.
Ошеломленная, Уинифред умолкла, но Стеллан, все больше распаляясь, продолжал:
– Я не собирался ее вытаскивать. Она сама вцепилась в меня, потянула на дно, а мне даже не хватило сил содрать с себя ее руки. – Он глубоко вдохнул и зажмурился, словно опять с головой окунулся в холодную воду пруда Саттонов. – Мне ничего не оставалось, кроме как спасать ее вместе с собой. Не знаю, каким образом мне удалось добраться до берега, но…
– Почему же Эвелин ничего этого не помнит? – перебила его Уинифред. – Она уверена, что ты ее спас.
– Понятия не имею. Может, она так испугалась, что переписала сама себе воспоминания. – Стеллан поднялся на ноги и с деланым равнодушием пожал плечами. – Может, она даже не заметила, что я не помогал ей, а просто пытался отодрать от себя ее ручонки.
– Это ее родители, – подсказала Уинифред. – Келлингтон говорил, что они едва ли не боготворят тебя после того случая.
– Может, и так, – согласился он. – Понимаешь теперь, почему она идиотка? Она ничем мне не обязана. И к тому же позволяет внушать себе все что угодно.
Уинифред припомнила, что еще сказал тогда Келлингтон о случившемся.
– Сила слов чудовищна, Акли.
– Сила слов чудовищна… – повторил он и, взглянув на нее, печально добавил: – Последние слова моего отца.
Уинифред скрипнула зубами. Стеллан, осознавший, что слишком уж приспустил собственную маску, вновь ударился в шутовство.
– Твой отец все еще жив, Акли.
– Тем не менее это было последнее, что он мне сказал. Я достаточно пооткровенничал, чтобы взять с тебя обещание не рассказывать об этом Эви?
– Вполне. – Заслышав шаги в коридоре, Уинифред поднялась. – Хотя мне не нравится, что ты вводишь ее в заблуждение.
– С этим она прекрасно справляется сама. С меня довольно и того, что я держу рот на замке.
– В таком случае я оставляю это на твоей совести.
Стеллан рассеянно кивнул, затем поглядел Уинифред за спину, и взгляд его стал ледяным.
– Милорд, что за серьезная физиономия? Сам на себя не похож! – произнес он бодрым тоном, нисколько не вязавшимся с застывшим на лице выражением.
Уинифред обернулась. В дверях стоял Келлингтон, натягивавший перчатки. Он только коротко кивнул Стеллану в знак приветствия.
– Я готов, – сообщил он Уинифред. – Можем отправляться.
– Тогда едем. – Она поспешила следом за Келлингтоном, но уже в коридоре обернулась. – Акли?
Стеллан поднял голову. На крепко стиснутых челюстях играли мышцы. Он побледнел, и розовый шрам четче выделился на лице.
– Да, мисс Бейл? – протянул он. – Припасла для меня совет напоследок?
– Скорее, пожелание. Ты должен оставить Эвелин в покое.
– За эти дни я и словом с ней не обменялся, – процедил Стеллан.
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я.
Его руки, напряженные и сжатые в кулаки, теперь повисли вдоль тела, как плети. Стеллан ничего не сказал, и Уинифред повернулась и оставила его в комнате одного.
Уже в карете Келлингтон спросил:
– Он тебе докучал?
– Стеллан? Мне? – насмешливо переспросила она. – Хотела бы я на это поглядеть. На самом деле он рассказал мне одну любопытную вещицу. Про тот раз, когда Эвелин едва не утонула.
Плечи Келлингтона напряглись.
– Поделишься?
– Охотно, – согласилась Уинифред. Она пообещала хранить тайну от Эвелин, но не от других. – Ты знал, что в тот день не ты один струсил? Стеллан вытащил Эвелин только потому, что та вцепилась в него мертвой хваткой.
Выражения лица Келлингтона было не разобрать, но когда линия его плеч чуть опустилась, Уинифред поняла, что он почувствовал облечение.
– Я не струсил, – только и сказал он. – Я просто не помню, почему застыл.
– Да, разумеется.
– Это что, насмешка?
– Нет, что ты.
– Вчера ты сказала, что
