собственной одежде.
– Люди подумают, что я сумасшедший.
– Ты слишком красив, чтобы тебе поставили это в вину. К тому же нет ничего странного в том, что ты ищешь своего друга.
Теодор смял в руке клочок бумаги со старым адресом Холбрука. Уинифред понадеялась, что у него хватит ума спрятать его, а не стучаться к соседям и вместо вопроса протягивать им помятую бумажку.
– Друга? Я похож на человека, который дружит с Холбруком?
– Нет, не слишком, – задумчиво протянула Уинифред. – Пожалуй, было бы лучше, если бы из кармана у тебя торчал револьвер.
– Зачем он мог бы мне понадобиться?
– Не знаю. Юноши твоих лет мечтают носить с собой оружие.
– Это ужасно… – прошептал Теодор и принялся дергать себя за галстук.
Он был так взволнован, что даже не понял, что Уинифред шутит. Со вздохом она опустила руки ему на плечи.
– Все пройдет отлично, – заверила она. – Нам просто нужно узнать, куда он переехал.
Глубоко вздохнув, Теодор, к облегчению Уинифред, сунул бумажку в карман.
– Если увижу его – со всех ног унесусь прочь, – повторил наставление он.
Прыснув, Уинифред вытолкала его за порог и закрыла дверь.
Когда она осталась в холле одна, улыбка сама собой улетучилась с ее лица. С каждым днем все труднее становилось потакать желанию Лауры делать вид, что ничего особенного не происходит. Пока они шатались по городу и обменивались легкомысленными шутками, Лаура томилась в своей комнате, вынужденная носить шерстяные платья, обтираться холодной водой и пинтами глотать солоноватое ослиное молоко. Миссис Хаксли настаивала, что даже лондонский «гороховый суп»[13] лучше душной комнаты, и выводила ее на прогулку. Но их моционы редко длились дольше получаса – у Лауры отекали ноги, а уставая, она начинала кашлять до тошноты.
Симптомы стремительно прогрессирующей болезни замечали все обитатели дома. Дарлинг каждый вечер читал Лауре вслух до тех пор, пока та не засыпала, а затем с растерянным видом выскальзывал на улицу и еще с добрый час в одиночестве прогуливался по садику на заднем дворе, опустив голову. Эвелин составляла Лауре компанию по утрам – только ей девочка позволяла прикасаться к своим волосам. Даже Келлингтон на время отложил свои томики по «Занимательной алгебре», «Чудесной физике» и прочей чуши и начал пролистывать медицинские справочники по рекомендациям своего доктора. Уинифред предпочла бы, чтобы этот самый доктор точнее выразился насчет срока, отпущенного Лауре – стало ясно, что на обещанные ей прежде полгода рассчитывать уже не приходится. Но сколько ей остается? Два месяца? Две недели?
Сама Уинифред не любила читать и не пользовалась привилегией плести Лауре прически. Вместо этого она собиралась вернуться в Чайна-таун – место, где она пристрелила мистера Мэшвуда, чтобы спасти жизнь Теодору. Уинифред охотно прикончила бы кого-нибудь еще – только бы это продлило жизнь Лауре.
С тяжелым сердцем Уинифред поплелась в гостиную, чтобы дождаться там Келлингтона – тот обещал подбросить ее до квартала иммигрантов. У него самого тоже было поручение – он должен был всеми доступными ему способами навести справки о Розамунде Кин.
Но вместо него в гостиной Уинифред обнаружила Стеллана. Тот стоял у эркерного окна, с выражением раздраженной скуки глядя вниз, на улицу. Стеллан был одет в сюртук с чужого плеча. Штанины чуть волочились по полу, а рукава доходили до середины ладоней. Одежда явно не принадлежала худощавому Теодору – значит, одолжил ее Келлингтон.
Услышав шорох платья Уинифред, Стеллан с ухмылкой обернулся к ней. Его вымытые и остриженные волосы каштановыми волнами спускались до подбородка, совсем как прежде. Он сбрил свою ужасную бороду, но оставил усы. Вкупе с исхудавшим лицом и пересекающим щеку шрамом они делали его старше.
– Мисс Бейл, – промурлыкал Стеллан. – А я как раз думал о тебе.
Под обыкновенным ироническим тоном он прятал усталость. Что-то неуловимо переменилось в нем, юноша будто пытался втиснуться в прежнего себя, но уже не мог. Или не хотел, что в случае Стеллана имеет огромную разницу.
– Почему ты не в постели? – сухо спросила Уинифред.
– Малин велела поменьше лежать и побольше двигаться, а я стараюсь во всем потакать своей младшей сестренке.
Едва не перевернув вазу с пионами, Стеллан трясущейся рукой взял со стола граненый бокал, на дне которого плескалась розовая жидкость, и осушил его в один глоток. Скривившись, он отер рот и налил из графина еще.
– Какая гадость.
Потянувшись, Уинифред выдернула из его руки бокал и принюхалась. Алкоголем не пахло.
– Что это? – с подозрением спросила она, возвращая его обратно.
– Вода, – кисло пояснил Стеллан. – Почему-то Малин решила, что ни за что не сумеет вынудить меня пить обычную воду, и развела в ней брусничный джем. А я терпеть не могу бруснику. Запомни на случай, если когда-нибудь захочешь сделать мне приятное.
Выдохнув, он снова проглотил жидкость.
– В таком случае зачем ты это пьешь? Попроси на кухне обычной воды.
По лицу Стеллана пробежала дрожь, но уже в следующее мгновение он криво улыбнулся.
– Не знаю. Может, все-таки распробую. Хотя по большому счету ты совершенно права – я с куда большей охотой откупорил бы бутылочку рейнвейна!
Должно быть, он не так уж «плевать хотел» на свою сестру, раз с такой жадностью принимает от нее даже самые крохотные проявления внимания. Интересно, думал ли Стеллан о том, что они могут быть последними? Опасается ли он, что собственными руками поставил крест на братско-сестринских отношениях, пускай Малин пока понятия не имеет о том, что он на самом деле натворил?
Заметив, что Уинифред задумалась, Стеллан из опаски отвел от нее взгляд и быстро спросил:
– Могу я задать вопрос?
Уинифред подняла голову, внутренне приготовившись к очередной остроте. Чего-чего, а склонность язвить Стеллан не потерял.
– Задавай.
– Как ты думаешь, правда ли вода безвкусна? – Он поглядел на пустое дно своего бокала и облизнул губы. – Или люди так привыкли к ней, что уже не чувствуют вкус?
– Что, прости?
– Согласен, чересчур сложно. Тогда другой: кого на свете больше – людей или кошек? Этот вопрос – с подвохом, подумай как следует.
Уинифред прищурилась.
– Ты все-таки пьян, Акли.
– Я так трезв, что мне даже стыдно. – Обойдя диван, Стеллан остановился у буфета и ногтем постучал по стеклу. – Ты не навещала меня, и у меня было время поразмыслить о всяческой чуши.
– Я полагала, этим ты занимался весь предыдущий месяц.
– Ну, если бы ты курила опиум, то знала бы, что последнее, что хочется делать в такой момент – это думать. – Со вздохом он опустил руку. – Тедди идет с тобой?
– Нет. Какое тебе дело?
Уинифред не
