подоконнике.
– А какую помощь вы от меня ждете как от эксперта? – спросил наконец он.
– Я хочу, чтобы вы сами поведали судье эту историю. Хочу, чтобы это стало для Коли неким спасательным кругом. Он не выбирал своей судьбы, он славный мальчик и вырастет хорошим человеком. И… – она долго собиралась с мыслями, кусая губы. – Я хочу, чтобы вы подтвердили документально, что Николай – мой муж – застрелился, узнав, что Коля не его сын.
– Но он не сам застрелился, – Грених сдвинул брови.
– Три огнестрельные раны – у того из угрозыска были такие же. Вы подтвердили, что это было самоубийство, – с нервным напряжением настаивала она. – Отчего же три огнестрельные раны моего мужа нельзя выдать за такое же самоубийство?
– Выстрелы были произведены с нескольких метров. Руки Николая остались чисты. Да еще и отпечаток нашли кого-то третьего.
– В вашей власти написать все что угодно.
– Нет, это далеко не так. Вы заблуждаетесь.
– Я не заблуждаюсь, – упрямо и с какой-то странной твердостью проговорила она. – Ваши бумаги примут безоговорочно. Просто сделайте это. Вам дадут денег. Я вам заплачу!
Грених собрал морщину на лбу и отодвинулся. Все ясно! Швецов знал, что Константин Федорович в конце концов явится к ней за ответами. И заранее велел поведать часть истории. Прокурор вновь говорил с ним, вновь предлагал денег, но теперь через мать Коли. Ведь у него больше нет прикормленного судмедэксперта и некому строчить подложные акты освидетельствования. Впереди их ждал суд, Грених наступал на хвост, надо было выкручиваться, и они решили, чем воевать с ним – лучше предложить союзничество.
Но все это было задумано до того, как Грених вспомнил о своей давнишней встрече с настоящим Швецовым, до нападения на Асю и до убийства Сацука. Объявить мужа-рогоносца самоубийцей, устранить сующую нос в их дела Асю, а потом предложить убитому горем Грениху их покрывать – был их прежний план. И Ольга, не зная, как поменялись за ночь обстоятельства, без задней мысли выдала его Грениху.
Он смягчился. Надо оставаться в роли исповедника еще некоторое время, прежде чем Ольга поймет, что Грених не тот орех, который так просто щелкнуть.
– Этот Володя, он ведь потом вернулся с войны? – спросил он после паузы.
Ольга не ответила, но из рук ее выпала пластинка.
– Володя – это атаман Степнов? – Грених внимательно следил за ней.
Пауза. Страх в лице, попытка отвернуться.
– Я не могу ничего больше добавить.
Грених откинулся на стуле, осмотрел комнату, глаза зацепились за неуместные здесь манекены, скользнули к выкройкам на столе, к патефону на подоконнике. Это было его логово! Квартира тоже принадлежала Швецову. Он заставил ее швейными принадлежностями, может, даже прописал тут какую-то сотрудницу театра для вида. Но обитал здесь сам, тайно проводил время с Ольгой, пока не убил ее мужа. Предметы мебели, гобелены, картины, старинные книги в кожаных переплетах в высоком книжном шкафу, этот чертов патефон и кресло-качалка – все как он любил.
– А что сталось со Швецовым, вашим кузеном Саввой? – Константин Федорович опомнился, перестав оглядываться.
– Я не могу ничего больше добавить, – по-прежнему монотонно ответила Ольга.
– Вы не можете ничего сказать о прокуроре, вашем родственнике? – Константин Федорович изогнул бровь. – За которого собрались замуж.
Ольга повернулась к нему в страхе, не понимая, сказала ли она лишнее, сделала ли что-то незапланированное. Грених продолжал ее путать.
– Вы знали, что он умер? Ваш кузен Швецов Савелий Илиодорович умер в 1917-м.
Ее качнуло, она закрыла глаза, схватилась за подоконник и долго стояла бледной, неживой статуей, смежив веки, взвешивала, что мог знать Грених еще, стóит ли с ним говорить дальше.
– Я не могу ничего больше добавить, – наконец выдавила она из себя эту оборонительную фразу.
– Почему вы оставили Колю одного? Почему бросили в такую тяжелую минуту?
– Он не один! Он с ним, – слетело с ее губ машинально. Она слишком долго пребывала в муках совести, слишком долго варилась в страданиях, разрывающих ей сердце, чтобы не бросить в свою защиту это оправдание. Вся ее боль, негодование, страхи вот-вот выплеснутся наружу тягучим бурлящим варевом, едва кинешь щепоть соли на растравленную рану, задев материнский инстинкт.
– С отцом? – подхватил безжалостный Грених. – Он со своим родным отцом, да? А вам он велел уйти, так? Он думает, вы Колю настраиваете против него. Ведь он пытался закалить его характер, испытать, бросая в какие-то нелепые переделки? Вам это не нравилось.
– Ох, замолчите! – она стиснула пальцы, с силой закусив губу. – Вы ничего не знаете. Коля тоже хорош. Он чуть его не убил. Все произошло так неожиданно. Николай… он… он оказался там, между ними, случайно. Это случайность!
– Швецов убил вашего мужа? Не Коля?
Несколько секунд Ольга молча качала головой.
– Самое ужасное, что я не знаю, – спрятала она лицо в ладонях.
Она заговорит. Ее нужно немного подтолкнуть. Она уже созналась в самом главном, и теперь ее разрывало желание открыться до конца, схватиться хоть за чью-то руку помощи, она устала пребывать в вечном страхе перед человеком, который умел плести тугую и крепкую паутину и столько лет стягивал на ее шее удавку.
– Что делал атаман Степнов в вашей усадьбе? – пытался помочь ей Константин Федорович. – Все знают, что три года там была его ставка.
– Он считал, что усадьба принадлежит ему. Явился как к себе домой в форме венгерского кавалериста с пятью возами винтовок и кучей оборванных дезертиров. Все они были русскими, некоторые малороссы, некоторые из Чехословацкого корпуса, одеты кто во что горазд и где-то уже ограбили артиллерийский склад. Они взяли наш дом в плотное кольцо, в лесу было удобно прятаться… – начала она и опять остановилась, будто вела мысленный подсчет тому, что уже сообщила. Она все время боялась сказать лишнее и сделать что-то не так. Грених понимал ее. Швецов не оставляет в живых тех, кто не справляется с поставленной задачей. Кисель был удавлен, как только попался, Сацук не смог убить Асю и тотчас стал быстро разыгранной картой, хотя, судя по послужному списку, занимал должность придворного вассала и был назван братом.
– Значит, Володя вернулся с войны с отрядом? А когда он на нее отправился?
– В шестнадцатом. До того пропадал невесть где, лишь изредка приезжая в усадьбу. Но ни я, ни Николай его не видели. Только Коля. Сын маленьким был, года четыре… Лопотал что-то о мужчине в черном, который приносил ему всякие детские безделки, вместе они слушали патефон. Мы не обращали на это особого внимания. Коля рос с нянькой, француженкой, она им занималась, жил
