и пьяной волной по телу разливался свежий лесной воздух. Неужто дубы здесь так же дурманят, как и сожжённые в костре травы? Кто их, зачарованных, знает…
Блеснула впереди лента реки, шёпотом пронёсся её голос в ушах. Млада прибавила шагу, пока ветер, несущий тепло от воды, не огладил лицо пряным дыханием весны. Она остановилась и без сил опёрлась плечом на ближайший шершавый ствол древнего исполина. Голые еще ветви поскрипывали над головой, будто успокаивали или, наоборот, наводили морок. Вдалеке продолжал шуметь праздник Семаргла, и даже отсюда были видны отсветы костров, что в изобилии зажгли деревенские вдоль русла.
Млада почти впала в забытье и перестала замечать, сколько уже стоит так, тяжело дыша и комкая рубаху на груди. Одной ей всегда было легче, но не теперь. Нынче почему-то в голову лезли совсем ненужные мысли, а душу терзало сожаление об упущенном. Возможно, навсегда.
— Млада! — громкий возглас разодрал тишину сонного леса и пустынного берега.
Она обернулась. Хальвдан показался из-за поворота тропы и быстро нагнал её.
— Что тебе нужно, воевода? — Млада отлепилась от дуба и расправила плечи. Негоже верегу видеть её такой, словно тяжелой дубиной пришибленной.
Он подошёл и встал напротив, пристально вглядываясь сквозь темноту.
Всё вокруг покачивалось в том же медленном танце, в котором кружились девушки там, у костра. И никак нельзя было сосредоточиться на лице Хальвдана. Да и не хотелось. Пусть бы шёл себе, делил ложе с девчонкой, имени которой наутро и не вспомнит. Так будет лучше.
Да, лучше.
Млада хотела обогнуть воеводу и уйти, но, сделав всего шаг, покачнулась. Хальвдан удержал её за плечи.
— Что с тобой? С наветренной стороны, что ли, сидела? Эти мирты те ещё хитрецы. Иначе вряд ли большинство тех девиц легло бы под незнакомых мужчин, — он усмехнулся и внимательно оглядел её лицо.
Так близко. Таким горячим казалось его дыхание, такими бездонными — глаза. Он красив… Бессовестно красив. И невыносимо близко.
— Иди, воевода… — прошептала Млада и повела плечами. Язык, точно распухший, вяло ворочался во рту.
Хальвдан нахмурился и медленно отпустил её.
— Ты правда хочешь, чтобы я ушёл?
Млада снова опёрлась спиной о дуб и опустила голову.
— Она, наверное, ещё ждёт тебя… Дочка волхва. Ты можешь провести эту ночь приятнее, чем в очередном споре со мной. Не стоит обижать девушку и её отца, который взялся нам помогать.
— Ты… — Хальвдан осёкся и шумно вдохнул, а затем добавил нарочито грубо: — Ладно, посиди здесь, может, очухаешься к утру. Только вот видеть дальше своего носа, наверное, так и не начнёшь.
Он развернулся и пошёл прочь. Тьма поглощала светлое пятно его рубахи. Млада вдруг захотела кинуться следом, но не смогла двинуться с места, словно приросла к земле. Она выпрямилась, прислонилась к изрубленной морщинами коре и закрыла глаза. Время вытягивалось, тонуло в темноте сгущающейся ночи. Она стояла на месте и в то же время будто кружилась в хороводе. К горлу подкатывала невыносимая горечь. Жгло веки.
Крепкие руки снова сомкнулись на плечах и тряхнули так, что Млада ударилась затылком. Она солово моргнула. Хальвдан, оказывается, вернулся. Его слова ввинчивались в уши как будто через толстый слой смолы, но становились всё громче.
— Ты слышишь? — воевода тряхнул её ещё раз. — Я не верю! Не верю, хоть убей, что тебе плевать, с кем я буду этой ночью. После всего, что… Проклятье… — он замолчал, на мгновение прикрыв глаза. И продолжил чуть спокойнее: — Я не хочу быть ни с кем, кроме тебя, Млада, пойми ты наконец! Если бы ты знала, как давно я схожу с ума — с самого первого дня. Как маюсь рядом с тобой. И если ты не скажешь сейчас хоть слова, клянусь седой бородой Праотца, я уйду и сделаю той девице белобрысого дитёнка, как она меня и просила!
И Млада хотела сказать. Так много… Но ни одного дельного слова не шло на ум. Они душили, но не хотели складываться вместе, чтобы обрести хоть какой-то смысл. Чтобы ласкать, а не ранить; удержать, а не оттолкнуть. Словно она разучилась говорить. Слова плыли в голове прозрачными тенями и все казались такими глупыми, пустыми. Важным было только то, что Хальвдан вернулся. Самым важным на свете. Его широкие тёплые ладони на плечах. Его голос. Рассерженный, но оттого не менее родной. Его запах. Знакомый, терпкий, будоражащий до дрожи и возмутительной слабости в коленях.
Отчаявшись выдавить из себя хоть звук, она просто обхватила лицо Хальвдана ладонями и поцеловала его в губы так крепко, как могла. Исступленно, точно на пороге смерти. Будто отпустишь, сделаешь хоть шаг назад — и рухнешь в пропасть. Хальвдан только на мгновение замер, а потом стиснул её в объятиях, ответил уверенно и требовательно. Стало жарко. Млада прильнула сильнее, всё больше дурея от сплетения её дыхания с дыханием верега.
Треснул ворот платья, когда Хальвдан рванул завязки на нём, и его разгорячённые губы скользнули вниз по шее, по оголённому плечу. Слетела с головы лента и, тихо звякнув колтами, упала на землю.
Он подхватил Младу и мягко опустил на короткую траву, что заколола спину через ткань. Затем выпрямился и скинул рубаху. Холодное серебро выплывшей на небо луны облизало его кожу, очертило каждую мышцу. Млада не удержалась: беззастенчиво любуясь, провела рукой по его широкой груди и животу — по тонкой светлой дорожке волос. Хальвдан склонился и снова впился поцелуем, а его жёсткие ладони юркнули под платье, касаясь кожи бесстыдно и властно.
Они торопливо освобождались от одежды, хватались друг за друга, ласкали нетерпеливо и жадно, будто утром канет в бездну весь мир. Кровь неслась по телу, билась в кончиках пальцев, ворочалась в груди.
— Хальвдан… — чужим голосом хрипло выдохнула Млада, когда верег взял её.
Она повторила бы сотню раз его имя, сильное и неистовое, как он сам, звенящее и несокрушимое, как скалы Севера. Но, задыхаясь в окутавшей тело горячей истоме, только тихо стонала, полностью отдаваясь на волю Хальвдана и его рук. Слишком долго она ждала, слишком долго прятала от себя своё желание. А теперь не могла насытиться прикосновениями верега, его близостью.
— Смотри на меня, — шепнул он, мазнув жарким дыханием по шее.
И Млада смотрела, растворяясь в синеве глаз, чувствуя только движение его бёдер и отклики своего тела, что ластилось к нему будто само по себе. Срывалось в галоп бешено стучащее сердце. Испарина блестела на коже Хальвдана, и упруго перекатывались мышцы на его руках. Внутри нарастало звенящее напряжение, как капля воды на
