обрушился прямо на головы туокшини.
В течение нескольких минут Рюн ни разу не коснулся пола. Более того, казалось, что большую часть времени он вообще провёл, сражаясь вверх ногами! Если у туокшини не оказывалось голов или плеч или того и другого сразу, Рюну приходилось опираться на другие части тела, чтобы непрерывно перемещаться между ними в потоке.
Но даже несмотря на столь самоотверженный поступок, наг практически не продвигался к выходу. Подобно змее, которая раз за разом восстанавливала своё тело, новые туокшини снова и снова стекались на поле боя. Спустя десять минут ожесточённой борьбы Рюн продвинулся лишь на десять метров вперёд. Он начинал нервничать, так как понимал, что прошло уже больше половины времени действия содрака.
Положение Тинахана тоже становилось всё более шатким. Несмотря на внушительные размеры противника, длина которого достигала нескольких десятков метров, лекон продолжал храбро сражаться с обезумевшим водопадом, принявшим форму уродливой змеи. Но планировка пирамиды и в этот раз была не на его стороне, поэтому воину ничего не оставалось, кроме как ограничить размах своих ударов. Когда напасть издалека было невозможно, ему приходилось переходить на ближний бой. Чудище, в полной мере пользуясь этим преимуществом, специально бросалось под неистовой силы удары, которые с лёгкостью могли бы прикончить даже бизона, более того, оно заново собирало себя из новых трупов, нарастив при этом пару лишних метров. Казалось, оно испытывало Тинахана на прочность.
Пихён не хотел смотреть на то, что происходило вокруг. Обхватив голову руками, он прижался к Нани:
– Почему всё так сложилось?
– Пожалуйста, разожгите огонь! Пихён!
Токкэби поднял голову и посмотрел на Рюна. Всё ещё пребывая под действием содрака, он не чувствовал, что его тело было покрыто множеством ран. Увидев, как руки с длинными острыми когтями, словно гигантский паук, вцепились Рюну в спину, Пихён задрожал от страха. У Рюна было сердце, а значит, он мог по-настоящему умереть.
Ситуация была безвыходной, поэтому Пихён медленно поднял обе руки, как если бы собирался сотворить заклинание. Они поклялись доставить Рюна в Храм Хаинса. Трое объединились, чтобы спасти одного. И если он не поможет ему сейчас, больше не будет никаких троих. Пихён собрался с духом и приготовился сделать то, что враги с острова Пэсирон видели последним перед своей смертью, и то, что навеки поставило клеймо скорби на ущелье Акинсроу.
Как вдруг ему на глаза случайно попалось лицо туокшини, схватившего Рюна за спину.
Это было чертовски уродливое создание. Правый глаз повис на кривом носу, левый торчал из лба, а верхняя губа была настолько тонкой, что ничуть не прикрывала ряд кривых зубов, в то время как нижняя была омерзительно толстой и при этом сильно потрескавшейся. Казалось, что он страдал от обезвоживания, но настоящая причина заключалась в том, что этот туокшини беспрестанно рыдал.
Вероятно, в его слёзной железе был какой-то дефект, так как на самом уродливом лице не было ни единого признака грусти. Этот туокшини, наоборот, был полон слепой ярости и хотел вонзить когти всех своих шести рук в тело Рюна.
Однако именно эти нелепые и абсолютно ничего не значащие слёзы предотвратили большую беду, в шаге от которой находились все присутствующие.
Пихён обессиленно опустил руки. Когда содрак прекратит своё действие, Рюн погибнет. А вслед за ним и Тинахан. Пихён тоже не будет печалиться о своей смерти. Не существует токкэби, которого бы волновала перспектива умереть. В этот момент он почему-то подумал о Кейгоне:
«Так почему же вы всё-таки убиваете их?»
Все мышцы в теле нага были напряжены до предела и, казалось, скрутились в один тугой узел. Остриё сайко, которое он видел перед собой, от усталости уже троилось в глазах, но Рюн мужественно стиснул зубы и снова подскочил вверх, чтобы со всего размаха вонзить меч в очередного врага. Казалось, что ещё пара таких ударов, и его рука просто вылетит из сустава. Между тем количество туокшини не уменьшалось. Содрак постепенно прекращал своё действие, и Рюн уже подумывал проглотить ещё одну таблетку.
– Я не умру, как Ёсби! Я не умру, как Хварит! Никто не сможет лишить меня сердца!
Туокшини умирали на глазах у Рюна, как однажды погибли Ёсби и Хварит. Каждый раз, когда сайко пронзал сердце твари, Рюн чувствовал себя живым.
Тем временем змея из останков снова вернулась к жизни и с новыми силами ринулась в бой. Тинахан, извергая грубые ругательства, уже в который раз взмахнул железным копьём. При каждом резком движении перья опадали с его тела и поднимались в воздух. Впервые с того дня, когда Тинахан в первый раз крепко сжал в руке только что выкованное в Последней кузнице копьё, он почувствовал, что оно было действительно тяжёлым. Кровь, желчь и куски плоти плотно пристали к древку, а сверху на остриё налипли перья, но вряд ли дело было в этом.
Змея из останков совершила очередной выпад. Тинахан хотел нанести ответный удар, но растерялся, осознав, что едва ли мог даже двигаться. Уже поздно было пытаться что-либо предпринять, и лекон что есть мочи закричал от бессилия.
Змея, вздрогнув, резко отпрянула назад. Казалось, что чудище было не готово к столь странному поведению противника, но Тинахан воспринял это как личное оскорбление его воинской чести. От обиды он затопал ногами и пуще прежнего сжал копьё.
– Ну же, давай, нападай! Ты, не живая и не мёртвая тварь! Я хоть десять дней могу с тобой сражаться! Снова оживёшь? Да и чёрт с тобой! Ты такая крутая только за счёт своих трупов! Что, нечего тебе ответить, гадина?
– Лекон?
Тинахан едва не выронил из рук копьё.
– Ого, да ты и говорить умеешь? У тебя ничего такой голос. Может, тогда ещё и извинишься передо мной?
– Что за бред ты несёшь, лекон? Ты с кем-то разговариваешь?
Тинахан заподозрил неладное и поднял глаза. Дыра в противоположной стене, из которой вытекал водопад останков, теперь походила скорее на змеиную нору. Ведь на краю отверстия, наступив на отросток из трупов, стояла нагиня.
– Это же та ненормальная!
Одновременно с возгласом Тинахана змея из останков начала неистово вертеться в воздухе, пытаясь посмотреть, кто же посмел ей помешать. Голова твари, состоящая из конечностей, внутренних органов и костей, неожиданно разделилась на две части, и на Само Фэй уставилось некоторое подобие глаз. Нагиня, которая всё это время думала, что стоит на груде обычных трупов, пребывала, мягко говоря, в шоке от неожиданной встречи с неведомой тварью.
«Богиня, что это, чёрт возьми, такое?!»
Зашипев, змея ощетинилась
