— А кровать там есть? — спросил Хью.
До Бердетта наконец начало доходить. Они с Недой обменялись понимающими улыбками заговорщиков.
— Очень большая, милорд, — успокоил хозяина управляющий. — Тюфяки и покрывала проветрены, все приготовлено для наилучшего отдыха.
Пружинистой походкой Хью поднялся вслед за Эдлин по винтовой лестнице на третий этаж. На широкую длинную лестничную площадку выходила единственная, но очень большая деревянная дверь. Неда распахнула ее.
— Не желают ли господа поужинать в своих покоях?
— Нет, — резко ответила Эдлин.
— Да, — распорядился Хью.
— Будет исполнено, милорд, — поклонилась жена управляющего хозяину.
— Стоило за нее вступаться, — сердито пробормотала Эдлин, входя в спальню.
Поглощенный созерцанием своих новых покоев, Хью не ответил.
Описание Бердетта давало о них лишь слабое представление. По размеру спальня не уступала большим залам в иных замках. На полированных столешницах красовались золотые чаши и кувшины. Ромбовидные окна с мелкими переплетами, даже забрызганные дождем, восхитительно блестели. Огромный, как пасть дракона, камин излучал тепло и свет. А кровать… О, это было нечто совершенно грандиозное! Она стояла на возвышении, и ее четыре мощных угловых столба, увенчанные фигурками орлов, доставали почти до потолка. Полог из пушистой красной ткани, тяжелой и плотной, защищал хозяев от сквозняков — вечных спутников жизни в замке. Он был раздвинут, открывая устилавшие кровать меховые покрывала.
Хью оглядел меха, потом посмотрел на Эдлин, с удовольствием представляя себе, как великолепно она будет выглядеть, завернувшись в них.
Мысли Эдлин шли явно в другом направлении.
— Здесь так красиво! — восхитилась она.
— Да, взяв сторону Симона де Монфора, Эдмунд Пембридж явно прогадал, — согласился Хью.
Ему показалось, что Бердетт тихо произнес у него за спиной: «Проклятый дурак», но, когда Хью взглянул на него, управляющий уже повернулся к своей жене.
«Полагаю, ко мне это не относится», — благодушно подумал Хью.
— Позвольте нам оставить вас, милорд, и заняться устройством на ночлег вашей свиты.
Эдлин выступила на шаг вперед и сухо поинтересовалась:
— Где ночуют мои сыновья?
— Они не пожелали расстаться с молодым человеком по имени Уинкин и теперь спят с оруженосцами и пажами в большой зале, — улыбнулась Неда. — Я присмотрю за ними, миледи, не беспокойтесь.
— Там им самое место, — сказал Хью, — рядом с другими знатными отпрысками, решившими посвятить себя благородному военному делу.
Эдлин промолчала, очевидно, решив больше не перечить мужу, и Хью был этому очень рад.
Однако, обратившись к Неде, она сказала:
— Я была бы тебе очень благодарна, если бы ты приглядывала за ними и в случае надобности обратилась ко мне. Кочевая жизнь сделала их… слишком возбудимыми.
— Я не заметила ничего такого, — удивилась Неда. — Мальчики просто полностью погружены в новые заботы: знакомство с таким огромным замком и всяческая помощь юному Уинкину. Знаете, они очень серьезно отнеслись к своим обязанностям.
— Что ж, хорошо, — поджала губы Эдлин, — я рада.
Кланяясь, Бердетт и Неда попятились к двери.
— Если вам потребуются услуги горничной, миледи, — сказала Неда перед тем, как закрыть дверь, — позовите меня.
— Горничная ей не понадобится, — подходя к жене, ответил Хью неизвестно кому — дверь уже захлопнулась. — Я сам сделаю все, что нужно.
Эдлин поглядела на мужа так, словно и не она только что дразнила его, потом тяжело вздохнула.
— Послушай, у меня все тело болит от сегодняшней скачки, — произнесла она недовольным тоном.
— Ничего, скачка в постели со мной тебе не повредит.
Она покорно позволила ему сбросить с нее платок и пелерину, стянуть через голову платье.
— Ты хочешь, чтобы я тебя просила… просила…
— О любви? — подсказал он, впиваясь глазами в темные пятна сосков, просвечивавших сквозь тонкую ткань ее сорочки.
Его сразу охватило дикое желание, как будто его тело так долго копило силы именно для этой минуты.
— Нет нужды просить, я дам тебе все, что пожелаешь, и даже больше.
Она вздохнула — высокая грудь под рубашкой поднялась и опустилась, на щеках проступил густой румянец. Гнев или желание? Обхватив жену за талию, Хью поднял ее. Руки Эдлин висели как плети, она не сделала ни одного движения ему навстречу, только упрямо сжала кулаки. Ее лицо приняло презрительное выражение, столь хорошо знакомое Хью. Чем он провинился перед ней на этот раз? Как сделать так, чтобы ее лицо вновь озарилось нежным светом страсти?
Хью никогда никого ни о чем не просил — это было противно его натуре, но сейчас…
— Умоляю, Эдлин, — прошептал он в отчаянии, — пожалей меня…
Удивительно, но это подействовало. Эдлин положила руки мужу на плечи и подозрительно заглянула ему в лицо. Увидела ли она в его глазах неподдельное страдание или просто почувствовала, как неистово рвется сквозь одежду его мужское естество, Хью не понял, но она сдалась. Ее ноги обвили его талию.
— О, Господи! — пробормотал он и, бросив ее на кровать, задрал куртку и торопливо спустил штаны. Эдлин хотела снять с себя сорочку, но Хью нетерпеливо, как юнец на первом свидании, навалился, рванул сорочку вверх и раздвинул Эдлин ноги.
— О, Господи! — пробормотал он, разглядывая ее, словно грешник, узревший врата рая. Потом, не в силах больше сдерживаться, вонзился в ее лоно.
— О, Эдлин!.. — задыхаясь от страсти, воскликнул он. — Тебе не будет больно?
— Нет! — отозвалась она криком, чувствуя, что его нетерпение передается ей с такой силой, которую трудно удержать. — Задай же мне жару!
Проникнуть глубже в нее оказалось не так-то просто. Все ее тело находилось в напряжении, но влажный жар плоти — Хью казалось, что еще немного и волосы у него на лобке начнут дымиться, — говорил о том, что она готова.
Эдлин раскрылась, и он вошел в нее целиком. Сначала ему показалось, что он не почувствовал ничего, потом — что он ощутил все на свете. Он стал погружаться в нее снова и снова, широко разведя ей бедра, чтобы достигать самых глубин.
Она издала горловой стон, словно голубка, нашедшая зернышко. Укротив пламя ее чувственности, как укрощают прекрасного своевольного коня, Хью жадно вдохнул волнующий аромат ее тела. Какой пленительный мир ощущений и переживаний открыла ему Эдлин, выведя из сонного оцепенения прежней жизни!
— Еще, — пробормотал он, слегка касаясь губами ее уха.
Хью чувствовал, что все это имеет в их отношениях особое значение: если он даст Эдлин то наслаждение, к которому она стремится, он завоюет ее и она будет принадлежать ему всем своим существом. Все сказанные ею раньше слова станут пустым звуком.
