Книга Все девочки взрослеют - Дженнифер Уайнер

На дворе было утро субботы. Я приговорила Джой к целому дню в компании непогрешимой Моны. Им предстояло посетить магазин бусин, вернуть платье в «Мейси» и купить художественные принадлежности, а вечер приятно провести за подготовкой плакатов для предстоящего антивоенного марша в Вашингтоне.

Мать тем временем отвезла меня в Эйвондейл в Еврейский культурный центр — размяться и расслабиться. Мы занимались на соседних дорожках. На мне были тренировочные штаны Академии Филадельфии и футболка Питера. На маме — разноцветная майка с надписью «Семью скрепляет любовь» и разноцветная полоска на голове, из-под которой торчали седые хвостики.

— Таково материнство, — рассуждала мать. — Жизнь с открытой раной в груди.

Я шла рядом и размышляла об Элль и о боли, которую она причинила матери вереницей плохих парней и временных работ, прежде чем ее усмирил получизм, а может, просто время.

— Не знаю, что делать, — пожаловалась я, двигаясь со скоростью четыре мили в час. — Что мне делать?

— Дай ей время, Кэндейс, — посоветовала мать. — Свободу. Любовь.

Я фыркнула. Не хватает «дай денег». Только так мне удалось помочь сестре. С другой стороны, мама дала Элль и время, и свободу, и любовь. Она старательно не замечала ее все более скандальных выходок, даже когда Элль трудилась стриптизершей и кидала в корзину с грязным бельем прозрачные трусики и лифчики с вырезами для сосков. Насколько помню, мать молча стирала их, сушила и клала на постель Элль.

— Джой страдает, — довольно громко произнесла я.

Девяностолетний джентльмен, который плелся по соседней дорожке, с любопытством на меня посмотрел.

— А я должна оставаться в стороне и смотреть? — Я вытерла лоб рукавом. — И что мне сказать ей о деде?

— Правду, — спокойно отозвалась мать. — Что твой отец по-прежнему живет в Лос-Анджелесе и что снова развелся.

Я резко повернула голову.

— Откуда ты знаешь?

— Мой адвокат за ним следит.

Я вздохнула. После стольких лет мать все еще не потеряла наивной дорогостоящей надежды когда-нибудь получить хотя бы часть многотысячных алиментов, которые отец зажал в восьмидесятых и девяностых. За это время она сменила трех адвокатов, пережила двух судей, но денег от бывшего мужа даже на приличную сумку не получила.

— А что произошло?

Она пожала плечами и продолжила размахивать руками.

— Я не в курсе. Однако у его второй жены был брачный договор.

«Повезло», — пронеслось у меня в голове.

— Он общается с… Даниэлем и Ребеккой? — Я не сразу вспомнила имена отцовских детей от второго брака.

— Понятия не имею, — откликнулась мама.

— Никак не пойму, что же он затеял? Зачем вообще написал Джой? Зачем притворился чудесным дедушкой, которого она потеряла из-за… раздельного проживания? — Я зашагала быстрее. — Ему нужны деньги?

— Не представляю. — Мать вздохнула. — Мне ужасно жаль.

— Да, — согласилась я. — Да. Мне тоже.

Я соскочила с дорожки, красная и уставшая, и наклонилась завязать шнурок.

— А теперь Джой мечтает о воссоединении.

— Может, не стоит ей мешать? — предложила мать.

— Что? — Я сорвала с поручней тонкое полотенце и вытерла лицо. Сердце колотилось, кровь стучала в ушах.

— Пусть познакомится с ним, — спокойно продолжала мать. В ее ушах покачивались самодельные сережки Моны. — Джой не глупа. Встретится с ним — увидит, каков он есть.

Я выпрямилась и затрясла головой.

— Он может быть чертовски обаятелен. А вдруг Джой решит, что он прав, а не мы?

— Джой знает тебя, — возразила мать. — Знает нас. У нее есть голова на плечах.

«Только не в последнее время», — подумала я.

— Джой прочла мою книгу, — сообщила я. — И кучу статей. Она…

Я умолкла. Да, она меня знает. И мое старое публичное «я» по версии некоторых журналистов. И Элли — незаконнорожденное дитя ярости. Я представила, какой была двенадцать лет назад. Отец уехал, Брюс меня бросил, Питеру я отказала. Съежившись над блокнотом в комнате Джой, я со всей силы давила на ручку с одной мыслью: «Они пожалеют… они заплатят». Я не вправе себя винить. Но какая мать захочет предстать перед ребенком настолько растерянной и злой?

Моя мать сохраняла присутствие духа. Она остановила дорожку и улыбнулась, отчего от глаз побежали морщинки.

— Убеди ее, что это выдумки. Я так и делаю!

Я отрицательно покачала головой. Элли не совсем выдумка. Сексуальные похождения — да. Почти все. Но ярость действительно моя. Наверное, так злиться не менее стыдно, чем спать с незнакомцами.

— Хотя бы объясни ей, что никогда не занималась сексом на парковке у синагоги, — настаивала мать. — Равви не смотрит мне в глаза с тех пор, как вышла книга.

Я вертела в руках полотенце и молчала.

— Лично я скажу ей, что встретилась с Таней в строительном магазине, а не в джакузи, — добавила мать и потащила меня в женскую раздевалку. Она встала перед шкафчиком и начала медленно снимать кроссовки и спортивный костюм.

— Но вы с Таней познакомились в джакузи. Таня поделилась со мной этой историей, со всеми подробностями.

Мать повесила футболку, невинно на меня взглянула, покачала головой, улыбнулась, обернула грудь белым полотенцем и отрыла дверь бани. Ее лицо скрылось в облаке пара.

— По крайней мере, пусть знает правду о твоем отце, — произнесла мать, когда я села рядом с ней на мозаичную скамью. — Иначе лишь увеличишь соблазн.

— Какой еще соблазн? — не поняла я. — Что соблазнительного в мужчине, которому всегда было на нее наплевать?

— Соблазн неведомого, — отозвалась мать. — Это как с фастфудом или диснеевскими принцессами. Чем больше ребенку запрещаешь, тем больше ему хочется.

Из отверстий валил пар. Я снова вытерла лоб. Мать безмятежно улыбнулась и закрыла глаза.