в первую очередь. Я поставлю пока деревянные срубы с печками. Перевезем лабораторию в Чижово. И выпустим пробные партии. А пока возьмите, что есть и подберите дозы.
— Есть еще новость. Только ее Петров сам сообщит.
— А где он?
Я оглянулся в поисках Химика. Алена приложила палец к губам и улыбнулась. В залу вошла пара. Иван Яковлевич с Ольгой Филипповной торжественно и важно вышли на середину и опустились на колени: «Благослови, батюшка, на венчание». Вот так неожиданно. И надо не изображать барина, а быть настоящим. Раньше я бы оглянулся на жену в поисках поддержки, а сейчас просто скомандовал: «Икону». Подали образ Спасителя. Я перекрестил их и напутствовал приличными случаю словами.
А следом вошли Петьша с Василисой. Я и бровью не повел от удивления. Благословил и их. На радостях выделил по пятьсот рублей ассигнациями на свадьбу и обустройство. За столом почувствовал, что пропало ощущение страха быть недостойным. Или преданным. Что значит, недостойным людей. Теперь даже убеждать себя не надо, что я молодец. Просто факт. Я тут главный. Даже если буду один посреди болота. Это я так взрослею, что ли?
Сюрпризы не закончились. Посреди веселья заявился Игнат вместе с братом. Уехал до Нового Года, а сейчас конец февраля. Скоро Великий Пост.
— Живой! — Обрадовался я обнимая казака.
— Живой. Вот, позвольте представить мово сродного брата Степана.
Рядом с ним стоял похудевший, изможденный человек с всклоченной бородой. Одного глаза не было, вместо него заросший кожей провал. Он подошел ко мне сильно приволакивая ногу, упал на колени:
— И меня бери, барин, к себе. За спасение служить вечно буду, — из единственного глаза текли слезы.
— Садитесь за стол, сначала поешьте, потом в баню. Спать не дам, потому что сгораю от любопытсва. Рассказывать будете.
Желающими послушать путешественников после ужина оказались все. Я никого не отсылал прочь. Игнат- не дурак, будет что секретное, шепнет отдельно.
До Москвы казак доехал на почтовых с одной ночевкой. Нашел человека, к которому записка адресована. Тот развил бурную деятельность. Правда, половина серебра ушла сразу на «неотложные нужды». Зато к вечеру Игната принял какой-то генерал и указал оформить все документы в срочном порядке.
Добрался он за две недели до Геленджика, там нужный человек забрал почти все оставшееся серебро и велел ждать. Через месяц привезли Степана. Выгрузили, как куль в лохмотьях, и потребовали золото. Тут Игнат разозлился. Мол, отправляли здорового, а сейчас привезли при смерти. Работорговец пыл убавил. Обошелся тем золотом, что есть. Почти. На дорогу тоже надо было оставить. Зато доехали быстро. Брат сам на ноги встал, побои стали заживать.
Сам Степан про свое рабство вспоминать не захотел, только проклинал всех к тому делу причастных. И я не настаивал. Про себя окрестил его Сильвером. Джоном Сильвером.
У Алены нашлась черная лента. Я протянул ее Степану:
— Через глаз повяжи. Будешь, как адмирал Нельсон. Ногу подлечим. К Пасечнику свезем. Родные пчелы покусают, нога отойдет. Раз казак, значит, лошадей знаешь?
— Как не знать? Только потому и не убили, что лечить их умею.
— Ветеринар почти коллега. А за что убить хотели?
— Зашиб двоих. Правда, лихие люди. Коль я бы туркой был, то в своем праве. А так за то, что осмелился, не простили.
— Будешь за лошадьми пока смотреть. Федор тебя в курс дела введет. У него скоро хлопот своих будет море.
— Как повелишь, Андрей Георгиевич, — отвечает Кузнец.
— Свадьбу сыграете, и лучше сейчас, а не на Красной Горке. И начинай заниматься заводом. Денег дам. Построишь три дома, навроде моего. Чтоб комнат по восемь было. И отопление от голландки в каждой через трубы. Сможешь?
— С деньгами что не смочь?
— Сам в Суличе не показывайся. Петьша тебе с материалом поможет. А мы с Игнатом скоро съездим в одно хорошее место ненадолго.
Мы прибыли на своей кибитке в трактир уже в темноте. Алексей быстро нашел общий язык с Игнатом. Тот взялся помогать по хозяйству. В назначенное время никто не приехал, но были оговорки в письме, что возможно придется ждать. Мы и ждали почти неделю, пока в один прекрасный день в комнату не вошли с мороза трое господ в шинелях и шубах.
— Позвольте представить, Александр Христофорович, — басил Гурский, — помещик Зарайский.
— Здравствуйте, Андрей Георгиевич, — умные серо-карие глаза пытались заглянуть в душу.
— Весьма польщен честью, — кивнул я, но вышло иронично.
— Оставьте, — улыбнулся Бенкендорф, — я читал про Вас в докладе, извольте соответствовать.
— Понял, — решил я не продолжать остроты.
— Я рад, что могу получить непредвзятый сторонний взгляд на сей деликатный вопрос. Именно свежими мыслями Вы и прославились. Ваше предложение Дмитрий Семенович изложил в развернутом виде. Еще рано говорить о скорых намерениях. За три года успеем подготовить все. Но приступать должны уже сейчас.
— И на что я должен взглянуть свежим взглядом?
— Вы верно подметили, что плодами пламенных идеалистов пользуются негодяи. Но как эти благородное сердца остановить?
Я задумался. В тридцать седьмом никто подобные вопросы не задал бы. Расстреляли бы всех поголовно, как многих других поэтов, писателей, ученых, студентов. За любые попытки даже литературного объединения. А жен с детьми в лагеря. И не было бы никаких декабристок.
«Союз меча и орала». Интересно, как дорого обошлась афера Остапа Ибрагимовича бывшим? Тем более, сами побежали сдаваться. Уверен, что если не тогда, так потом припомнили и всадили пулю в затылок в подвале или на полигоне. И совесть никого не мучила. А эти сами идеалисты. Хотят кого-то спасти. И не думают, что их то никто не пожалеет.
Я читал, что Бенкендорф лично писал Пушкину письма, когда тот перегибал палку в своих стихах. Остерегал и увещевал. И Пушкину было не по себе после этих писем. Бедненький. Тонкая натура. А если бы зубы повыбивали в тайной канцелярии на Лубянке, да к уголовникам пихнули лес валить лет на десять? А Наталью Гончарову в Казахстан, в лагерь жен изменников родины. АЛЖИР. И детей по детским домам под чужими фамилиями?
Ну что за мысли? Всю жизнь я ненавидел жестокость коммунистов, а тут сам представляю. Стереотип? Выдавить из себя это гумно и не допускать ни в мыслях, ни в жизни.
Стоп, Пушкин же тоже декабристов поддерживал. Этак никаких великих поэтов не напасешься.
Что-то не так в этих рассуждениях. Чую, не туда идем. А объяснить пока не могу. Ну вот не туда совсем. Или не идем, а ведут?
Мое молчание истолковали по своему:
— Взгляните на выписки. Для Вас специально привезли, — подал голос Викентий Иванович, —
