рва, куда могильщики сбрасывали тела неопознанных покойников, труп островитянки перенесли в квадрат тюремных могил. Вскоре рядом с надгробием Полиарха высился камень с выбитой надписью: "Агесия"…
Критий не находил себе места: то брался за сеть, то в сердцах бросал моток веревки. Уже на закате показалась фигура бредущего человека. Херил молча сел рядом.
Старик обреченно посмотрел на три камня. Кто будет перечить богиням судьбы… Клото спряла нить жизни, но Лахезис решила ее оборвать, а Атропа исполнила желание сестры.
Только спросил:
— Кто?
— Наемник из личной охраны Лигдамида, — ответил Херил. — Я его не видел, но знаю, как он выглядит.
Критий протянул саммеоту костяной нож для чистки рыбы.
5
Клены украсили Афины красным золотом.
Кварталы ремесленников пропахли запахом жареных каштанов. Для метельщиков настала горячая пора. Теперь афиняне просыпались под шуршанье прутьев по вымостке, а узкие улочки стали почти непроходимыми из-за куч сухих листьев.
В доме Лаомедонта снова гуляли.
Гетерия Кимона собралась почти в полном составе — не хватало только Геродота. Компания расположилась в саду. Рабы расстелили ковры прямо на земле, набросав сверху подушек.
Как всегда, начали с сытной винной смеси, но вскоре перешли на неразбавленное хиосское. Поднос с пирожками опустел быстро. Потом закусывали сорванной прямо с веток айвой.
Поздний завтрак проходил в беседах и спорах.
Лаомедонт доверительно сообщил товарищам, что союзники исправно платят форос, лишь бы не посылать в Афины флотские экипажи. Ферекид спросил, почему же тогда острова Эгеиды то и дело поднимают мятеж. Полигнот заметил, что воду мутят олигархи — из скаредности, ведь именно они и платят форос, а простым людям бунтовать смысла нет.
Тогда Кимон объяснил: Афинам выгодно и то и другое. На форос строятся триеры, с помощью которых эти мятежи и подавляются. При этом полезно время от времени ставить союзников на место. Зато оставшиеся деньги можно потратить на устройство праздников или украшение храмов.
Наконец, подали главное блюдо — устриц под соусом из фруктового сока, имбиря и чеснока.
Спонсором пиршества выступал Фидий — молодой скульптор недавно получил гонорар за возведение статуи Афины Ареи в Платеях, но еще не успел растранжирить деньги. Кроме устриц он принес корзинку деликатесов с побережья Понта — вишневые ягоды.
Ион читал отрывки из нового лирического цикла.
Венок из малиновых хризантем на его голове съехал набок. Аэд картинно размахивал руками, пошатываясь, при этом четко выдерживал ритм и ни разу не запнулся:
Слава тебе и привет, наш отец, повелитель, спаситель!
Пусть виночерпии нам — слуги кувшин принесут,
В кружках смешают вино серебряных, а золотую
Чашу кто держит в руках, пусть ее на пол прольет.
С чистой душой возлияния творя вам, потомки Персея, —
Прокл, Алкмена, Геракл, — мы от Зевеса начнем,
Будем и пить, и шутить; пусть всю ночь не кончается песня;
Кто-нибудь пляску начнет; празднуй, как хочет душа!
Если ж тебя еще ждет и красавица — ложа подруга,
Будешь сегодня ты пить радостней всех остальных[52]…
— Кстати, про "подругу ложа", — развязно заявил Софокл, выплевывая в килик вишневую косточку. — А почему сегодня с нами нет Филомелы?
— Тебе-то какая разница? — рассмеялся Лаомедонт. — Она хочет Кимона, но опять уйдет с Фидием. Каждый раз надеясь, что он слепит с нее какую-нибудь богиню.
Все обернулись к скульптору.
Фидий усмехнулся:
— "Лепить", как ты выразился, с нее Афродиту в мои планы пока не входит. А других богинь я не могу изображать с похотью на лице. Кроме того, взаимную симпатию никто не отменял.
Послышались скептические смешки: с каких это пор гетера выбирает себе любовника из чувства симпатии…
— Мой красный конь жаждет обрести стойло! — выкрикнул пьяный Ферекид.
По саду разнесся дружный хохот.
— Ты бы как-нибудь поприличней выразился, — сказал Кимон. — Например, "воздать должное Эроту".
Потом посмотрел на Лаомедонта:
— А что — почему бы и нет…
Вскоре раб торопливо шел в Кефисию, где располагался диктерион Филомелы.
Гетера прибыла в форейоне. По зеленому фону завесы были разбросаны вышитые розы и лилии. В серебряной клетке кивали головами голубь с голубкой. Атрибуты не оставляли сомнений в том, кому именно принадлежат носилки.
На этот раз ложную скромность гетере обеспечивал яркий шарф на шее. Розовый косский шелк прекрасно сочетался с амарантовым хитоном. Раб поставил перед гостьей столик с закусками.
Вино Филомела пила наравне со всеми. Устриц поливала соусом из уксуса, размолотых слив и кленового сиропа. Чеснок в такой обстановке не подходит — на работе у гетеры должно быть чистое дыхание.
Лаомедонт предложил игру в коттаб. Сотрапезники восприняли затею с энтузиазмом. Симпосиарха выбрали, бросив кости. Белые астрагалы легли в выигрышную позицию "Афродита" только для Иона.
— Кораблики, чаша, пирамида или весы? — задорно выкрикнул аэд.
— Чаша! — потребовал Полигнот.
— Весы! — настаивал Софокл.
Филомела надула губки.
— Как скажешь, так и будет, — обратился к ней Лаомедонт.
— Пирамида Эроса, — вкрадчивым тоном попросила гетера.
Высыпав из килика косточки, Софокл передал его Иону. Лаомедонт приказал принести тимиатерий. Треножник раб поставил на устричное блюдо, а в чашку для благовоний всунул деревянную фигурку птицы с фаллосом вместо головы. Потом заполнил блюдо вином.
— Кто первый? — спросил аэд.
— Я! — заявил Ферекид.
— Имя! — потребовала Филомела.
Мифограф назвал одну из порнай диктериона. Компания встретила признание дружным смехом.
— Ее любовь тебе обеспечена в любое время за умеренную плату, — с улыбкой сказала гетера.
Ферекид никого не слушал — упрямо готовился сбить птицу. С кряхтеньем приподнялся. Размахнувшись, выплеснул вино в цель. Но лишь обрызгал себя и соседа. Друзья встретили неудачный бросок возгласами сожаления.
Полигноту пришлось высыпать на мокрое пятно горсть соли.
Софокл выполнил бросок со знанием дела. Вина налил чуть-чуть. Затем согнул поднятую руку над плечом. Выгнув запястье, удерживал килик лишь на двух пальцах.
Быстро сказал: "Поликрита, это тебе". Махнул кистью, выплескивая вино. Попал в птицу, но большая часть брызг пролетела мимо, поэтому она удержалась на тимиатерии.
— Кто такая Поликрита? — Филомела сгорала от любопытства.
Пришлось объяснять, что дочь энкаустика из Скамбонид — его новое увлечение.
"Горячая, как расплавленный карфагенский воск в эргастерии ее папаши", — с заговорщическим видом изрек драматург.
Следующим вызвался бросать Фидий, но Филомела его опередила: грациозно выгнувшись, подхватила килик с ковра.
Скульптор запротестовал:
— А то я не знаю, что ты сейчас Кимона назовешь!
— Ну и что? — Гетера не собиралась отступать. — Зато если попаду, он выполнит мое желание.
— Какое? — приревновал Фидий.
— Поцелуй в шею.
Гетера бросила быстрый взгляд на стратега, пытаясь по выражению его лица понять, что он
