Под липой, в вереске, Укромный уголок, Тандарарей, Рядом с лесом в долине, Где поет соловей.
Когда я пропела песенку, в глазах Даниеля что-то зажглось, мысль о закопанных сокровищах — то, что вечно манит к себе.
— Тогда давай откопаем? — предложил он. — Кое-что наверняка может оказаться ценным.
— Нет, — отказалась я, — если однажды их кто-нибудь и откопает, то только не мы.
* * *
Я бы точно не вспомнила, в каком порядке шли слова, если бы Лотта не отправила мне этот стишок по почте, но связалась я с ней не поэтому.
Анна Джонс говорила, что у нее есть два взрослых сына, где-то в Лондоне. Ночная сиделка из Гросрешена пообещала выяснить контактные данные ближайших родственников Ахо Геллера.
Если они захотят навестить место, где родился их дедушка, я отдам им рисунок. И тогда они смогут свободно выкопать то, что там находится, и присвоить себе по праву.
Чтобы потом показать Ахо Геллеру, если он на тот момент все еще будет жив.
— Садовник знал, — сказала я, — и бдительно охранял это место. Юлия Геллер, должно быть, взяла клятву с его отца, или же тот сам с другого берега видел, как она закапывает вещи. А может, Ян и не ведал всей тайны, знал только, что это запретная земля и туда нельзя никому соваться.
Я передала Даниелю слова Кахуды об отравляющих веществах с фабрик времен холодной войны, которые долго еще несло течением и которые до сих пор содержатся в земле.
— Представляешь, насколько глубоко отец вбил в голову сына мысль о том, что никто не должен там копать.
— А что, если это правда? — спросил Даниель.
Я поцеловала его, лаской погасив этот его настороженный взгляд.
— К счастью, поле с виноградником находится высоко над рекой, — сказала я.
Даниель легонько пробежался пальцами по моей коже.
— Как ты думаешь, сколько времени пройдет, прежде чем мы сможем собрать первый урожай?
* * *
Случается, я касаюсь клавиатуры с мыслью стереть все. Спустя миг написанное исчезнет и перестанет быть опасным.
Вместо этого я стираю название города. Я называю его Königsmühle — Королевской Мельницей, в честь одного из уничтоженных городков в фотоальбоме семейной четы Кёрнер. На снимке видны только руины на заросшем травой лугу на опушке леса, пустые фасады домов, сквозь которые прорастают деревья.
На месте этого города, чьи церковные шпили блестят на рассвете, когда я стою и гляжу на них из окна, может оказаться любой другой городок в том краю, что называется Судетской областью.
Снаружи стоит садовая скамья и ждет, когда я выкрашу ее в голубой цвет. Я подыскала для нее другое место, за домом, где аромат распустившихся роз ощущается сильнее всего. Когда мы состаримся, будем сидеть там рядышком, отдыхать, но сначала нас ждет любовь во всех ее проявлениях.
Светает теперь позже. Но осень кажется еще далекой. Каждое утро, пока Даниель еще спит и перед тем, как отправиться на прогулку до пекарни, я гляжу на липу и туда, за реку. Каждое утро я думаю о том утре. Я до сих пор вижу их в образе теней. Живые несут мертвых. Мертвые несут живых. Когда-нибудь об этом обязательно нужно будет рассказать.
Но только не сегодня. Только не сейчас.
Благодарности
Это роман. Город в книге является вымышленным, но то, что касается высланных из Судетской области людей, — все взято из жизни.
От настоящей Королевской Мельницы на самом деле остались только руины в чистом поле.
Судетская область — это не географическая область на карте, а собирательное название регионов Богемии, Моравии и Силезии, в которых проживала бо́льшая часть немецкого населения. До 1918 года эти земли принадлежали Австро-Венгрии, а после оказались на территории новой Республики Чехословакия.
