— А коли видите, так точно не знаете, что делать надобно, — строго сказала Антиповна.
— Что же делать, нянюшка? — спросила Ксения Яковлевна.
— Ишь, шалые, замуж выходят, а ума не нажили ни на столько, — показала Антиповна на кончик своего мизинца. — Чай, жених-то обручённый прямёхонько к невесте пожалует, с дядей её и с братцами поздоровавшись…
— Ну, вестимо, так, — отвечала Домаша.
— «Вестимо, так…» — передразнила её Антиповна. — И пустая голова же ты, Домаша…
— Невдомёк мне, крёстная, за что гневаешься, — отвечала та.
— Невдомёк, а домекнуться бы следовало… Не в домашнем же сарафане встречать невесте жениха-то? А?..
— И верно, крёстная… Так мы с Ксенией Яковлевной обрадовались, что из ума вон…
— Есть ли ум-то у тебя, егоза?.. Ступай, переодевай Ксенюшку, обряди её в голубой сарафан, серебром затканный… В новый…
— Идём, Ксения Яковлевна, — припрыгнула на месте Домаша. — И какая ты будешь в нём раскрасавица!
Девушки быстро пошли в опочивальню.
— Кокошник надень тоже голубой с жемчугом… — крикнула им вдогонку Антиповна. — Да торопитесь, я приду посмотрю, когда управитесь, а теперь побегу встречать нашего сокола.
Когда она вернулась в рукодельную, то она оказалась пустой. Сенные девушки предупредили своего аргуса и также бросились на двор встречать жениха своей хозяюшки.
— Ишь, долгогривые, стреканули… — проворчала Антиповна. — Погодите, всех опять сюда сгоню, чтобы на местах были, когда он в светлицу пожалует…
Когда Антиповна спустилась на двор, в раскрытые настежь ворота уже въезжал Ермак Тимофеевич со своими спутниками. Он остановился у крыльца, на котором стояли Семён Аникиевич, Никита Григорьевич и Максим Яковлевич Строгановы. Они поочерёдно заключили его в свои объятья и трижды расцеловались.
Кругом толпились слуги Строгановы, и мужчины и женщины проталкивались вперёд, чтобы хоть одним глазком взглянуть на будущего мужа своей молодой хозяюшки, ещё так недавно грозного атамана разбойников, а теперь взысканного царскою милостью князя Сибирского.
Ермак Тимофеевич был введён Строгановыми в парадные горницы. Он никогда не бывал в них прежде.
В них теперь принимался он не как атаман вольных людей, а как князь Сибирский и будущий близкий родственник.
Людей Ермака взяли на своё попечение Касьян и Яков и повели прямиком в застольную избу.
— Как живёт-может моя дорогая обручённая невестушка? — был первый вопрос Ермака Тимофеевича после взаимного приветствия, когда все сели на обитых парчой лавках парадной горницы.
— Слава тебе господи! — ответил Семён Иоаникиевич. — Чай, теперь сама же не своя от радости, что прибыл ты… Заждались мы тебя, князь, не знали, что и подумать… Не стряслось ли чего дурного, опасались.
— Чему случиться?.. Всё хорошо до сих пор шло, — ответил Ермак. — Только нельзя было отъехать до прибытия Ивана, а затем и воевод, а они замедлили.
— Уж и не говори. Насилу отсюда их мы выпроводили… Только что же мы? Соловья баснями не кормят. Не закусить ли чего с дороги, князь?
Семён Иоаникиевич, видимо, с особенным наслаждением титуловал Ермака Тимофеевича.
— Нет уж, уволь, Семён Аникич, куска в рот не возьму ранее, пока не увижу мою ненаглядную невестушку, — ответил Ермак.
— Ин будь по-твоему… Пойдём к ней в светлицу, чай, она теперь уж обрядилась…
И они все четверо отправились наверх.
С радостным трепетом, уже переодевшаяся с помощью Домаши, ждала Ксения Яковлевна дорогого и желанного гостя. Во второй горнице светлицы она сидела, окружённая своими сенными девушками, а стоявшая рядом с ней с одной стороны Домаша, а с другой Антиповна держали первая — золотой жбан с фряжским вином, а вторая — золотой поднос с таким же кубком.
Ермак Тимофеевич вошёл в сопровождении её дяди и братьев и низко в пояс поклонился сперва Ксении Яковлевне, а затем на обе стороны отвесил по глубокому поклону и остальным присутствующим. Антиповна подала поднос молодой Строгановой. Ходуном заходил он в её дрожащих от волнения руках, но она перемогла себя и подала налитый Домашей до краёв вином кубок своему обручённому жениху.
— Здравствуй, князь — свет наш Ермак Тимофеевич.
— Здравствуй, Ксения Яковлевна.
Ермак залпом осушил кубок, и молодая Строганова, быстро отдав поднос Антиповне, упала в объятия своего жениха.
Это был не официальный, обрядовый, «встречный поцелуй».
Это был горячий поцелуй любви и окончившейся наконец долгой томительной разлуки.
Так встретились жених и невеста.
Затем Ксения Яковлевна вместе с женихом, дядей и братьями спустилась в парадные горницы, где были приготовлены уже столы со всевозможными яствами и питиями.
За трапезой Ермак Тимофеевич без конца рассказывал о перенесённом им и его удальцами за Каменным поясом.
— Всё, слава Создателю, хорошо кончилось! — заключил он свой рассказ.
— Уж как не хорошо, чего лучше!.. — заметил Семён Иоаникиевич и осушил свой кубок с пожеланием здоровья князю Сибирскому. Молодые Строгановы присоединились к этому пожеланию.
После трапезы молодая Строганова удалилась в свою светлицу, а Семён Иоаникиевич повёл Ермака Тимофеевича в свою горницу, пригласил с собой и племянников. Там они приступили к обсуждению вопроса о предстоящей свадьбе.
— Скрываться нам ноне нечего, — говорил Семён Иоаникиевич, — выдаём мы нашу кралечку за царёва слугу заслуженного, за князя Сибирского, пусть порадуется с нами вся округа. Позовём и пермского наместника, и все власти пермские, пусть поглядят на покорителя Сибири, пусть порадуются нашему счастью.
Ни племянники, ни Ермак Тимофеевич не перечили затее старика.
На том и решили.
— Ведь мы, добрые молодцы, две свадьбы будем праздновать, — сказал старик Строганов.
— Две? — вопросительно посмотрел на него Ермак Тимофеевич.
— Да. Домаша просватала себя за Якова, и Аксюша пожелала, чтобы их свадьба была в один день с вашей.
— А-а, — заметил Ермак Тимофеевич, — славная из них будет парочка. Но когда же свадьба-то?
— А какой у нас ноне день?..
— Пятница.
— Так не в это, а в то воскресенье…
— Так долго! — вздохнул Ермак.
— Раньше не управимся.
И с этим согласились все.
Со следующего же дня в усадьбе Строгановых закипела лихорадочная деятельность. Гонцы летели взад и вперёд, в Пермь и обратно. Всё принимало тот праздничный торжественный вид, с описания которого мы начали эту главу нашего правдивого повествования.
Для Ермака Тимофеевича, почти безвыходно сидевшего в светлице своей невесты и наслаждавшегося вовсю отдыхом от бранных трудов и утомительного путешествия, время летело быстро.
