Вам известно, что в нутре у вас больше нервных окончаний, нежели в голове? Можете посмотреть. Некоторые из вас скажут «я уже смотрел», но это неправда. Все дело в том, что вы смотрели в какой-нибудь книге. В следующий раз посмотрите в нутро. Мое нутро говорит, как работает наша нервная система… Я несу людям правду, неотфильтрованную рациональными аргументами.
Вермюлен (Vermeulen, 2015) обсуждает этот фрагмент в контексте явления, которое Кольбер в других своих выступлениях называет «правдоподобием». То, «что говорит мне нутро», окружено аурой правды – «правдоподобием», – не обусловленной фактами. Политика постправды представляет собой триумф «правдоподобия» над правдой.
Вермюлен (Vermeulen, 2015) идет дальше и связывает понятие «правдоподобия» с идеей «глубины», точнее, того, что он называет «глубиноподобием»:
«Правдоподобие» выражает производство «правды» в соответствии не столько с эмпирическим опытом, сколько с эмоциями; «глубиноподобие» формулирует производство «глубины» в качестве перформативного акта, противопоставляя его эпистемологическому качеству… Правдоподобие подвергает сомнению правду; «глубиноподобие» порождает сомнения в отношении отсутствия глубины. Правдоподобие отвергает реальность правды в качестве законного регистра значения; глубиноподобие восстанавливает возможность глубины как осуществимую на практике модальность обретения смысла.
В роли связанных концепций здесь выступают аутентичность и искренность: исполнение «глубиноподобия» представляет собой исполнение и того и другого. В своей дискуссии о метамодернизме и утопии Вермюлен и ван ден Аккер (Vermeulen and van den Akker, 2015, 59), по сути, то и дело используют эти термины вместе. Таким образом, в той мере, в какой здесь затронуты свидетельства классической риторики, обращение к этосу представляет собой дискуссионный modus operandi политиков эпохи постправды; они всегда говорят просто, бесстрашно и аутентично.
Хотя такая категория, как «постправда», чаще всего применяется к политикам правого крыла и их действиям (в Соединенных Штатах это Трамп; в Великобритании Брексит и Найджел Фараж), в данной главе я утверждаю, что риторика постправды – по крайней мере в Великобритании – своими корнями уходит в социал-демократическую Третью волну политиков конца 1990-х годов. В тексте я предполагаю, что риторика Лейбористской партии Тони Блэра, как и постправда современных политиков, демонстрирует ту же озабоченность аутентичностью. Характерную для Блэра специфическую стратегию обращения к собственной аутентичности и политической убежденности я называю миметической аутентичностью. Чтобы оценить, как это риторическое обращение воспринимается, я исследую то, как правительство Новых лейбористов представлено в британском сатирическом шоу «В гуще событий». Если передача «В гуще событий», с одной стороны, иллюстрирует всеобщее отношение к Новым лейбористам, то с другой – крайне отрицательное отношение к тому, как лейбористские политики первой декады нового тысячелетия разыгрывали свои политические убеждения. Вермюлен и ван ден Аккер (Вермюлен, ван ден Аккер, 2015; Vermeulen and van den Akker, 2010) определяют крах Третьей волны политиков в качестве важного фактора перехода от культурной чувственности постмодернизма к культурной чувственности метамодернизма. В основе этого сдвига лежит вновь появившийся акцент на глубине и аутентичности в культурной сфере (см.: Vermeulen and van den Akker, 2015). С учетом этой политической и культурной динамики я описываю, как действующий (на момент написания этого материала) лидер Лейбористской партии Джереми Корбин использует различные новые средства обращения к аутентичности, называя эту новоявленную риторическую стратегию «курированной аутентичностью». Таким образом, в данной главе я стараюсь исследовать стилистическую реализацию явления, которое Вермюлен (Vermeulen, 2015) называет «глубиноподобием», в риторике Лейбористской партии Великобритании с 1997 года до наших дней.
ОТ ДИЕГЕЗИСА К МИМЕЗИСУ: ТОНИ БЛЭР И ЗАРОЖДАЮЩАЯСЯ РИТОРИКА ИСКРЕННОСТИ
В 1997 году Тони Блэр привел Лейбористскую партию Великобритании к полной победе на выборах, предварительно осуществив в ней что-то вроде ребрендинга. Новые лейбористы Блэра были выражением глобальной идеологической перестройки политики центра и левого крыла. Хотя некоторые назвали эту «Третью волну» выходящей за рамки традиционного деления на «правых» и «левых», в действительности такая новая социально-демократическая политика подогнала либеральные позиции под вопросы расы, пола и сексуальности, подкрепив неолиберальной верой в рынок как универсальное решение социальных проблем. В Великобритании этот сдвиг вправо сопровождался переменами в представлении политической стратегии. Новые лейбористы «выдвигали на передний план форму, а не содержание, позирование перед прессой, а не дебаты», при этом «придерживаясь мнения, что презентация является частью формирования политической стратегии» (Franklin, 1998, 4; также см.: Franklin, 1994).
Частью этой новой стратегии презентации и ребрендинга партии стал акцент на самом Тони Блэре. В своем анализе освещения избирательной кампании Лейбористской партии 1997 года средствами массовой информации Пирс полагает, что до 1997 года «у политических партий не было устоявшихся традиций использования биографий лидеров во время избирательного процесса» (Pearce, 2001, 211). В ходе избирательной кампании 1997 года Блэр, конечно, сыграл беспрецедентную роль. Молодой, мессианский образ лидера партии смотрел с каждого постера в ходе подготовки к выборам (см. рис. 11.1), а средства массовой информации без конца рассказывали биографию Блэра.
Рис. 11.1 Избирательные постеры Новых лейбористов 1997 года. Слева: http: ; Справа: http://nottspolitics.org/2013/05/29/picturing-politics-the-1997-labour-manifesto///www.phm.org.uk/our-collection/object-of-the-month/may-2017-because-britain-deserves-better-poster-1997/
В то же время лидеры партии играли выдающуюся роль в материалах предвыборных кампаний и до того. Например, десятью годами раньше, в ходе выборов 1987 года, Лейбористская партия выпустила небольшой фильм о Ниле Кинноке, который его хулители прозвали «Кино-Киннок». Хотя между двумя этими небольшими лентами наблюдается явное сходство, важно присмотреться к различиям между ними. Хотя «Кино-Киннок» можно считать предтечей ленты 1997 года – в фильме есть интервью с лидером Лейбористской партии и членами его семьи, факты биографии и истории из личной жизни Киннока, – она не обвалила то, что Водак (Wodak, 2009, см. также: Гоффман, 2004; Goffman, 1959) назвал «передним планом» и «закулисьем» политики, в той же степени, в какой это сделал фильм о Блэре. Если постановочные достоинства фильма 1987 года относительно велики – члены семьи, друзья и коллеги Киннока в формате «говорящих голов» рассказывают истории из жизни Киннока, – то лента 1997 года снята в документальном стиле «скрытой камеры». Блэр говорит на камеру, сидя на заднем сиденье автомобиля, в поезде и на собственной кухне (где на различных стадиях интервью присутствуют и его дети). В «Кино-Кинноке» мы изучаем биографические подробности жизни Киннока, но их представляют в отшлифованном кинематографическом виде, сопровождая соответствующим светом и музыкой. В отличие от нее, предвыборный фильм Блэра 1997 года повествует нам о самом Блэре, живописуя его либо в перерывах между встречами или публичными мероприятиями (как на кадрах в машине и поезде), либо до или после работы (на кухне).
