Но везде, где применялись пиэрсы, среднегодовая температура возрастала. Чем больше и чаще телкхассцы пользовались в какой-либо местности своим любимым оружием, тем жарче там становилось. Никто не знал, что именно вызывает такой эффект и долго ли он продержится, но факты оставались фактами. В конце августа 2063 года в Новгороде было так же тепло, как, согласно хроникам, в середине июля 2009 года — а то лето выдалось необыкновенно жарким.
Терентий Пакселев работал оценщиком в страховой конторе. Полдня ему пришлось мотаться по клиентам. Теперь Терентий чувствовал себя потным и вонючим, как хорек. Покончив с делами, Пакселев заскочил домой и переждал там внезапно ударивший ливень. Однако даже дождь не смог заставить его отказаться от своего решения искупаться. Паллиатив в виде душа Терентий тоже отверг. Он захватил полотенце и помчался по дороге к Хутыни. Там, за развалинами разбомбленного в третью мировую монастыря, можно было найти несколько укромных и удобных диких пляжей.
Въехав в Деревяницы, Пакселев скрепя сердце сбросил скорость. Однако дорога была пустынна. Ему не встретилось ни одной машины. Слева началось кладбище. Терентий собрался уже надавить на газ, как увидел женщину.
Она вышла из ворот кладбища и остановилась прямо на осевой неширокой дороги. На женщине было черное платье с серебряной розой на груди.
Во время отпевания на ней было другое платье, красное. Но это не помешало Пакселеву узнать женщину. Момент трансляции из монастыря пришелся на период томительного ожидания в приемной у особенно капризного клиента. Терентий успел посмотреть передачу с отпевания практически полностью. Оператор же не скупился на крупные планы покойной жены Покатикамня.
Пакселев ударил по тормозам.
Брюн услышала, как завизжали тормоза приближающейся машины. Старенькая «Истра» пошла юзом. Машина остановилась на обочине, чудом не воткнувшись в столб электропередач. Брюн сделала шаг вперед. Дверца открылась. Из нее буквально выпал мужчина в яркой футболке с каким-то фирменным лейблом. Логотип компании напоминал серебряный лук. Брюн открыла было рот. Но слова оказались ненужными. Мужчина скатился в канаву. Там он вскочил на ноги и бросился прочь с такой скоростью, какую сложно было заподозрить в этом плотном коренастом теле.
— Репутация — великая вещь, — пробормотала Брюн.
Она села в машину, захлопнула дверцу. Заурчал мотор. Брюн аккуратно развернула «Истру» и въехала на кладбище.
Они были похожи на толстенькие серебристые детские мелки. Но рисовать этими мелками смог бы разве только ребенок великана. Еще они походили на сигары, которые мог курить тот самый великан.
Но это были самонаводящиеся управляемые реактивные снаряды. Ракеты были аутентичные, снятые с телкхасского флаера, а не многочисленные поделки, которые земляне устанавливали в ракетные гнезда трофейной техники — благо, механизм пуска опознавал их и продолжал работать. Лучше всего для этого подходили русские «Акации» и британские «Воспы».
В кладовой, среди банок с соленьями, толстых палок колбасы, свисавших с потолка подобно лианам, и мешков с мукой эти по-своему изящные и элегантные штучки выглядели более чуждо и одиноко, чем следы человека на Луне. Ирвинг много раз проходил мимо ракет, заботливо укутанных в серый брезент. Но ему и в голову не приходило, что скрывается под неказистой материей. Ирвинг думал, что Лот таким образом хранит пару бочек пива.
— Я думал, ты их потратил, — сказал Ирвинг. — Когда телкхассцев из замка Быка выбивал. Бей врага его же оружием, так сказать.
— Телкхассцев в замке перерезал Карл и его люди, — ответил Лот. — И если бы я использовал хоть одну из этих крошек, от замка остались бы только дымящиеся опоры.
Он подумал и добавил:
— Штуки три.
Братья обменялись мрачными понимающими улыбками.
— Ты сможешь их установить? — сказал Лот. — Я-то пилотом был, в технике не очень шарю.
Ирвинг провел ладонью по гладкой серебристой поверхности.
— Надо попробовать, — сказал он. — Думаю, что смогу. Я ж всю войну при управляемых снарядах крутился.
Братья взялись за разные концы ракеты. Медленно, очень осторожно, словно это было сырое драконье яйцо, Тачстоуны вынесли ее из кладовой. Этому крошечному дракончику скоро предстояло появиться на свет в дыму и пламени, и совершить свой единственный полет.
Крэк и Кати снимали квартиру в старом районе, в двухэтажном каменном домике с печным отоплением. Теперь стало очевидно, что они покинут Новгород до наступления холодов и им не придется испытать прелести обогрева печью на себе, чему Кати была только рада. В сонном дворе изнемогали от жары три пыльных тополя. В дальнем конце стояла качель. Совершенно нормального вида, только очень уж облупленная. (Кати поняла, что перед уходом муж привел дворик в порядок). Когда-то, очень давно качель покрасили яркой оранжевой краской. Но теперь об этом было очень сложно догадаться.
Словом, дворик можно было считать олицетворением провинциальной жизни и скуки.
Однако в тот жаркий час жизнь ворвалась в этот тихий дворик, огласив его воем тормозов.
На въезде во двор в бок «мерседеса» Эрика чуть не впилась потрепанная «Истра». Химмельзон едва успел затормозить, чудом избежав столкновения. Кати сильно мотнуло вперед. Но ремень безопасности сделал свое дело. Лоб девушки и лобовое стекло машины не соприкоснулись.
— Вы как? — спросил Эрик, быстро осматрев Кати.
— Нормально, — пробормотала девушка.
Эрик распахнул дверцу и выскочил из машины.
— Ты куда спешишь? — заорал он прежде, чем увидел водителя несчастной «Истры». — На кладбище опаздываешь, да?
И тут Эрик увидел, кто сидит за рулем. Химмельзон попятился и уперся спиной в закрывшуюся дверцу «мерседеса». Паренька, сидевшего рядом с Брюн, Эрик тоже узнал.
Хотя последний раз видел его никак не меньше десяти лет назад.
Брюн открыла дверцу и вышла. Теперь Эрик заметил на заднем сиденье Дашу.
— Нет, Андрей Иванович. Мы только что оттуда, — сказала Брюн хладнокровно.
Химмельзон с трудом сглотнул.
— Я не знаю ваших намерений относительно моего ребенка, — сказал он. — Но я надеюсь, вы помните о том, что когда-то я спас вашего.
Брюн озадаченно посмотрела на Эрика.
— Вашего ребенка? — переспросила она.
Брюн проследила направление взгляда старого врача и уперлась в Крэка. Тот тоже выбрался из машины и стоял, опираясь на дверцу. Джонс смотрел на Небеснова и улыбался.
— Здравствуй, папа, — сказал Крэк. — Я так долго искал тебя.
Брюн ахнула.
— Так это ваш сын? — спросила она. — Тот самый, которого вы потеряли в порту Сиднея?
— Кампонгсаома, — хором произнесли отец и сын.
И снова улыбнулись друг другу. Неловко, неуверенно, торопливо.
