А потом Хоукмуну показалось, что тишина опустилась на Серебряный мост, что грохот повозок и копыт умолк, крики чаек затихли, как и шум волн внизу, и он обернулся к Иссельде, чтобы сказать об этом, но Иссельда исчезла. Хоукмун озирался вокруг и, захлебываясь ужасом, сознавал, что остался на мосту совершенно один.
Откуда-то издалека донесся тонкий крик – только Иссельда могла так звать его на помощь, – а потом затих и он.
Хоукмун развернул коня, чтобы скакать обратно в надежде, что если он вернется достаточно быстро, то сможет найти Иссельду.
Только конь Хоукмуна отказывался повиноваться. Он храпел. Он бил копытами по металлу моста. Он ржал.
Глава третья
В тумане
– Нет!
Это произнес другой голос, гулкий, истерзанный болью, гораздо громче голоса Хоукмуна, громче рева урагана.
И мост покачнулся, лошадь под Хоукмуном встала на дыбы, а сам он тяжело упал на металлический пролет. Он попытался подняться, попытался ползти в ту сторону, где, как он знал, должна найтись Иссельда.
– Иссельда! – кричал он. – Иссельда!
И недобрый смех раздавался у него за спиной.
Он повернул голову, лежа с широко раскинутыми руками и ногами на мосту, который раскачивался под ним. Он увидел своего коня, который, вращая глазами и спотыкаясь, скатывался к краю, а в следующую секунду коня вжало в перила, и копыта забили по воздуху.
Хоукмун старался дотянуться до меча под плащом, но никак не мог высвободить его. Оружие оказалось прижато к мосту его телом.
Снова раздался хохот, только его высота и интонация изменились – теперь в нем звучало меньше уверенности. А затем голос пророкотал с раскатистым эхом:
– Нет!
Хоукмуна охватил жуткий страх, такого ужаса он не испытывал никогда в жизни. Его желанием было отползти подальше от источника этого страха, однако он заставил себя снова повернуть голову и взглянуть на лицо.
Это лицо заслоняло собой целый горизонт, сверкая глазами из тумана, который клубился вокруг раскачивающегося моста. Темное лицо из сновидений, с глазами, полными пылающей злобы, затаенных страхов, с гигантскими губами, произносившими слово, в котором звучали и приказ, и вызов, и жалоба:
– Нет!
Тогда Хоукмун поднялся и встал, шире расставив ноги, найдя равновесие, и уставился прямо в это лицо, заставил себя смотреть усилием воли, удивившим его самого.
– Ты кто такой? – спросил Хоукмун. Голос его прозвучал слабо, как будто туман поглощал слова. – Кто ты такой? Кто ты?
– Нет!
Лицо, похоже, было без тела. Красивое, зловещее, неопределенного темного цвета. Губы полыхали нездорово-красным, глаза казались то черными, то голубыми, то карими, а зрачки поблескивали золотом.
Хоукмун знал, что это существо страдает от боли, но еще он знал, что оно запугивает его, что оно уничтожило бы его, если бы могло. Рука Хоукмуна снова потянулась к мечу, но он убрал руку, осознав, насколько бесполезен сейчас клинок, каким бессмысленным будет его жест, если он обнажит его.
– МЕЧ… – проговорило существо. – МЕЧ… – Это слово обладало для него каким-то особым значением. – МЕЧ… – И снова тон его изменился, превратившись в мольбу отверженного любовника, который силится вернуть объект своей страсти и ненавидит себя за собственное убожество, ненавидя заодно и того, кого любит. В его голосе угадывалась угроза, в нем было обещание смерти.
– ЭЛРИК? УРЛИК? Я… МЕНЯ БЫЛИ ТЫСЯЧИ… ЭЛРИК? Я?..
Неужели это какое-то пугающее воплощение Вечного Воителя, самого Хоукмуна? Неужели он смотрит сейчас на собственную душу?
– Я… ВРЕМЯ… СЛИЯНИЕ… Я МОГУ ПОМОЧЬ…
Хоукмун отмахнулся от этой мысли. Вполне вероятно, что существо является воплощением какой-то частицы его самого, но уж точно не полностью. Он знал, что это отдельная личность, и еще он знал, что существо жаждет обрести плоть, форму и именно это он мог бы ему дать. Не собственное тело, но кое-что от себя.
– Кто ты такой? – Хоукмун услышал, как сила возвращается в голос, когда заставил себя посмотреть прямо в это темное, светящееся лицо.
– Я…
Глаза сосредоточились на Хоукмуне, вспыхнув ненавистью. Хоукмун едва не отшатнулся назад, однако сдержался и с такой же ненавистью посмотрел в эти полные злобы гигантские глаза. Существо оскалилось, сверкнув острыми зубами. Хоукмун содрогнулся.
Слова пришли на ум Хоукмуну, и он проговорил их твердо, хотя и не знал, откуда они взялись, важны ли они, – знал только, что это правильные слова.
– Ты должен уйти, – сказал он. – Здесь тебе нет места.
– Я ДОЛЖЕН ВЫЖИТЬ… ВОССОЕДИНИМСЯ… И ТЫ ВЫЖИВЕШЬ ВМЕСТЕ СО МНОЙ, ЭЛРИК…
– Я не Элрик.
– ТЫ ЭЛРИК!
– Я Хоукмун.
– И ЧТО С ТОГО? ЭТО ПРОСТО ИМЯ, А Я БОЛЬШЕ ВСЕГО ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ЭЛРИКОМ. Я ТАК ХОРОШО ТЕБЕ ПОМОГ…
– Ты задумал уничтожить меня, – сказал Хоукмун, – это я знаю точно, и я не приму от тебя никакой помощи. Твоя помощь на тысячелетия сковала меня по рукам и ногам. И последним подвигом Вечного Воителя станет уничтожение тебя!
– ТЫ МЕНЯ ЗНАЕШЬ?
– Пока еще нет. Но бойся того момента, когда я тебя узнаю!
– МЕНЯ…
– Ты должен уйти. Я начинаю тебя узнавать.
– НЕТ!
– Ты должен уйти. – Хоукмун почувствовал, как его голос срывается, он сомневался, что сможет смотреть в это жуткое лицо хотя бы еще мгновение.
– Я… – Голос сделался слабее, в нем звучало теперь меньше угрозы и больше мольбы.
– Ты должен уйти.
– Я…
Тогда Хоукмун собрал в кулак остатки воли и рассмеялся.
– Убирайся!
Хоукмун широко раскинул руки, падая в бездну, лицо и мост исчезли из поля зрения в тот же миг.
Он падал сквозь холодящий туман, летя кувырком, отчего плащ хлопал у него за спиной и путался в ногах, – сквозь холодящий туман в ледяную воду. Хоукмун задохнулся. Рот наполнился соленой морской водой. Он закашлялся, и в легкие хлынули осколки льда. Он с усилием вытолкнул из себя воду, рванулся вверх, стараясь достичь поверхности. И начал тонуть.
Тело боролось, пытаясь глотнуть воздух и вытолкнуть воду, но дышать было нечем – только вода. Один раз он открыл глаза и увидел собственные руки, но они казались белыми, как кости рук трупа, и белые волосы колыхались вокруг его лица. Он знал, что его имя больше не Хоукмун, поэтому он снова крепко зажмурился и повторил свой старинный боевой клич, клич своих предков, который он сотни раз выкрикивал во время войны с Темной Империей.
