Собачник молчал, белые глаза омертвело смотрели в стену. На меченых тенями скулах играли желваки.
— Понимаю, это был глупый вопрос от глупого магистра, — Лин криво усмехнулся. — Ты ведь жрец: ты из другого теста, у тебя другая судьба… И у здешних бродяг — другая. Мир, как ты говоришь, «катится к теням», но вы сидите за одним столом и обмениваетесь словами, будто родня. Для меня это большее диво, чем птица халь для Наи. Умом я могу понять, но… Моя телега давным-давно поехала другой дорогой. Понимаешь, о чем я?
— Ты прав, магистр — у меня другая судьба. Твой отец был если не негодяем, то дураком. Розг для ума стоило бы отмерять ему.
— Я сотни раз мечтал об этом, после каждой порки. А потом, знаешь — перестал. Ненависть ушла: осталось пустое место. Чужие люди, от которых я, волей Солнцеликого, унаследовал родовое имя… Они растили сына так, как считали лучшем для себя и для него — не за это же их винить?
— Винить никого не нужно — ни их, ни себя, — сказал Собачник. — И ничему ты от них не научился. Телега, говоришь… Прав был Зануда, что тебя за это отчитал. Ты относишься так только к себе. Зачем чинят чужие телеги — ты прекрасно знаешь. Ты свободный человек и можешь делать, что хочешь. И для себя самого тоже.
— Я ничего не хочу, — сказал Лин. — Особенно возиться с ненужной телегой, которая еще и сломана. А ты бы стал? На моем месте?
— Я на своем собственном месте, магистр Лин Валб, — сказал Собачник. — Оно не хорошее и не плохое: то есть, я не знаю, какое оно, потому как сам его и выбрал однажды. Но может статься так, что скоро этого места для меня не останется, и придется делать новый выбор. Что-то менять… Подумай об этом и ты.
Глава 23
Выбор
Утром Лин проснулся поздно, и до заката провалялся в праздном безделье. В голове было пусто, как в погребе по весне.
События прошедшего вечера Лин помнил ясно, но так, будто все было не вчера, а несколько дней назад.
Разговор со жрецом прервал вернувшийся знахарь, однако ушли они из сруба далеко не сразу. Жрец согласился рассказать о горах, знахарь предложил приправить рассказ каким-то галшанским пойлом, оказавшимся крепким и горьким. В отличие от утренних застольных бесед, ночной неторопливый треп о дальних дорогах и городах пришелся Лину по душе: вскоре он и сам вклинился в разговор, рассказал пару историй о тех местах, где вырос. Вернулся к Витольду и Мире он почти умиротворенным и, устроившись на гостеприимно предоставленном тюфяке, сразу же провалился в сон.
Перекусив сухой лепешкой, Лин поболтал с Витольдом, перекинулся несколькими словами с добрым десятком бродяг, заходившими в дом по самым разным вопросам. Через час после полудня на пороге появился знахарь: повторил лечение, оставил банку с вонючей смоляной мазью и не велел до вечера вставать. Снадобья помогали хорошо: искушение поступить по своему и еще разок пройтись по стоянке, чтобы осмотреться получше, было велико, но все же Лин сдержался. Гостеприимные хозяева могли не одобрить подобного самоуправства.
Когда стало совсем скучно, Лин взялся за рыболовный томик, и неожиданно обнаружил нечто интересное. Раньше он, как нормальный человек, всегда раскрывал книгу с начала, а сейчас случайно — как ухватился — открыл вверх ногами и с конца. Оказалось, что поля последнего десятка страниц были покрыты рукописными карандашными пометками… даже, скорее, не пометками, а каким-то самостоятельным текстом. К сожалению, очень неразборчивым: при слабом освещении Лин смог прочитать только отдельные слова. Привлекать внимание и создавать яркий светильник сейчас не хотелось, так что, промучившись с четверть часа, Лин отложил расшифровку записей на потом и следующий час честно пытался разобраться, в чем достоинства и недостатки разных типов садков для выращивания прудовых карпов. К обеду вернулись Ная и Хоно, а на закате пришел жрец и объявил, что пора на прием к Старейшей.
* * *
Дом оказался почти таким же, как у Миры с Витольдом — только вдвое просторней. В нем жили: пахло едой, у печи сушились полотенца. И все же чувствовалось внутри что-то… Что-то неприятное, что объединяло его с кабинетом смотрителя Далта, Валканской канцелярий Порядка, и другими приемными власть придержащих.
Лин задумался: раньше он считал, что все дело в дорогой обстановке, документах, сургучных печатях и каменных чернильницах, но здесь ничего такого не было — а ощущение в воздухе висело тоже самое. За длинным узким столом сидели трое: мужчина и женщина лет пятидесяти, с суровыми лицами, светлокожие, но черноволосые — Старейшие клана Приозерских бродяг. И Старейшая клана Тихого.
На вид ей было никак не меньше шести десятков лет: сейчас она выглядела почти старухой, седой, морщинистой и грузной — и все равно Лин на мгновение пожалел, что не побывал на приеме у нее десяток-другой лет назад. На востоке Шина говорили: «У пустоцветов красота с возрастом меркнет, у благородных цветов — приносит плоды достоинства». Нынешней Старейшей клана Тихого эта поговорка подходила, как никому другому. В облике и манерах старухи не было ни аристократической изысканности, ни разбойничьей грубости — и в то же время невозможно было усомниться в том, что власть принадлежит ей по праву.
Старуха благосклонно кивнула, и они сели на низкую, меньше ладони от пола, доску-скамью напротив стола. Сидеть на ней было возможно, только скрестив и пожав ноги, но — сидеть. Оседлые на официальных приемах стояли перед высшими чинами или опускались прямо на пол, на колени. Бродяги ни перед кем колен не склоняли: «Ноги нужны затем, чтобы ходить по дорогам».
— Наша благодарность, Тольд, — обратилась старуха к сопровождавшему их Витольду. — Теперь — выйди. Так, чтоб дверь случайно не прищемила твой любопытный нос.
Судя по тому, как порозовели щеки бродяги, он действительно не отказался бы подслушать разговор. Приозерские Старейшины сдержанно улыбались, сам Витольд был смущен, но не обижен — похоже, такие шутки здесь были в порядке вещей.
— Представь нам своих спутников, Рик, — обратилась она к жрецу после того, как Витольд вышел. — Это формальность, но все же.
Жрец по очереди назвал имена.
— Мы рады приветствовать вас на Черном Озере, идущие и ищущие. — Старуха величественным жестом приложила ладонь к груди. — Я — Старейшая клана Тихого, Саная Ранл.
— Траген Тарми, Старейший содружества Приозерья, — назвался бродяга с суровым лицом.
— Нтала Тарми, Старейшая содружества Приозерья, — представилась женщина.
— Мы трое — совет вольного братства Черного Озера, — Саная Ранл взмахнула рукой; застучали деревянные браслеты. — Только представь, Рик! Я день и ночь разъясняла Трагену — громко звучат только глупые названия. И вот результат!
— Какое тебе дело до названия, Сана? Названия нужны для тех, кто не понимает других слов, — не остался в долгу Траген Приозерский. — Если мы будем торговать с расчетом на то, что у каждого покупателя твой ум — умрем голодными.
