«Я думала, что умру», – делилась она.
Сегодня Элеанор и ее семье приходится не терять бдительности ни на секунду. Элеанор начала носить шлем. Она редко бывает одна и не ест, если за ней никто не присматривает. Она поднимается и спускается по лестнице сидя, даже если прекрасно себя чувствует. Так, на всякий случай.
Человек решается на внутричерепную ЭЭГ только в том случае, когда других вариантов не остается.
Когда я пришла проведать ее после установки электродов, я ужаснулась. Она выглядела кошмарно. Половина лица, казалось, опухла. Я могла бы прикоснуться к проводам, идущим от электродов, находящихся прямо на поверхности ее мозга, и она бы ничего не почувствовала. Она не ощущала электроды, фиксирующие мозговые волны, но испытывала на себе побочные эффекты анестетика и последствия вскрытия черепа.
– У меня уже было много припадков, – сказала она.
– Я знаю. Чуть позже хирург снимет электроды.
– Как скоро вы поймете, можно ли мне делать операцию?
– Боюсь, пройдет еще несколько недель. Мы снова соберемся с коллегами и обсудим все результаты обследования, включая сегодняшнюю ЭЭГ.
– Но жизнь идет. Почему это занимает так много времени?
Элеанор хотела, чтобы ей стало лучше. Она никогда не переставала верить, что это случится.
«Я осознавала все, что происходит, но никак не могла контролировать свое тело».
Через неделю у нас состоялся консилиум. Размер опухоли был неясен: томография не показала ее четких очертаний, и многие из нас считали, что она больше, чем кажется на снимке. Видна была лишь верхушка айсберга. Внутричерепные электроды показали, что электрический разряд начинается на участке, расположенном слишком близко к моторной области, отвечающей за работу ноги. Местами опухоль задевала первичную моторную кору. Удалить можно было лишь часть опухоли, и было неизвестно, поможет это или нет. После консилиума Элеанор встретилась с хирургом.
– Она сказала, что операцию делать нельзя, – сообщила мне Элеанор, когда мы увиделись в следующий раз. – Сейчас я могу ходить, а в процессе операции меня может парализовать, и я уже никогда не буду ходить. Шансы на то, что операция будет успешной, лишь 20 %. Может быть, мне сделают операцию, после которой я не только не избавлюсь от припадков, но и окажусь в инвалидном кресле.
Элеанор расстроилась и немного разозлилась. Понадобилось два года снимков, обсуждений и инвазивных процедур, чтобы операцию признали слишком опасной.
– Мне очень жаль, – сказала я.
– Я знаю, что вы пытались мне помочь.
– Все меняется каждый год. Возможно, в будущем появятся более безопасные хирургические методы.
Я чувствовала, что мне нужно что-то ей предложить. Дать надежду. У Элеанор случалось по сто припадков ежедневно.
– Я подожду, потому что у меня нет выбора, но какое-то время я не хочу пробовать ничего нового. Никаких лекарств, операций. Ничего.
– Хорошо.
12. Марион
Жизнь коротка, искусство долго.
ГиппократВ начале моей карьеры был период, когда я паниковала при каждом сигнале пейджера, зовущем меня в отделение интенсивной терапии. Я знала, что меня вызывают к Марион: на протяжении нескольких недель каждый сигнал говорил о том, что у нее очередной приступ. Я была не единственным врачом, который пугался, услышав имя Марион. Думаю, мой супервизор чувствовал то же самое. Ни один из предложенных им вариантов лечения не оказался действенным. Припадки Марион не прекращались. Мы вливали в нее лекарства, но ее мозг реагировал так, будто это была вода.
Марион работала старшей медсестрой в региональной больнице. Я никогда не встречала ее, когда она была здорова, но говорили, что это умная женщина, доброжелательная и легкая в общении. Благодаря ей отделение, рассчитанное на тридцать пациентов, функционировало слаженно. У нее была репутация ответственной и умелой медсестры. Когда у нее появились признаки депрессии, окружавшие ее люди не могли в это поверить. Это было для нее совсем не характерно.
Проблемы начались примерно за два месяца до нашей первой встречи. Коллеги заметили, что Марион стала тихой и необщительной. Она несколько раз расплакалась в ответ на сложное поведение пациентов. До этого она всегда была спокойной и рассудительной.
Проблемы нарастали очень быстро. Подавленное состояние стало чередоваться с периодами крайнего возбуждения. Она говорила, не замолкая. Марион делилась грандиозными и нереалистичными идеями, как улучшить работу отделения. Она также начала сильно пить. Часто после работы она приглашала всех присоединиться к ней в пабе напротив больницы.
Сбитые с толку коллеги не предлагали ей обратиться к врачу до тех пор, пока у нее не появились галлюцинации. Сначала она слышала голоса. Она говорила, что люди постоянно ей что-то шепчут. Затем ей стали повсюду мерещиться грызуны и змеи. Голоса смущали ее, а галлюцинации пугали и возбуждали. Близкие друзья убеждали ее обратиться к врачу. Она злилась. Она не понимала, что видит то, чего нет.
С самого начала команда психиатров думала, что в психозе Марион есть нечто странное.
Однажды на работе Марион не могла перестать говорить. Она спорила с подругой-коллегой, которая убеждала ее, что с ней что-то не так. В конце спора Марион дала подруге пощечину, а затем пришла в неконтролируемое возбуждение. Она ходила по коридору туда-сюда. Никто не мог нормально с ней поговорить. В итоге охранник и две подруги отвели Марион в отделение первой помощи. Ее осмотрел психиатр. Он сказал, что у нее острый психотический приступ. Марион против ее воли поместили в палату психиатрического отделения.
С самого начала команда психиатров думала, что в психозе Марион есть нечто странное. Он начался остро. Пострадал ее интеллект, а особенно память. Она не узнавала людей, с которыми была близко знакома. Марион направили на компьютерную томографию. Ее результаты были нормальными. Анализ на наркотики и другие анализы крови тоже были в норме. Ей назначили антипсихотический препарат. Он успокоил ее, но не устранил галлюцинации.
Через несколько дней медицинский персонал заметил, что у нее появились тики. Ее лицо и плечо периодически подрагивали. Несколько раз в час она гримасничала и слишком часто дышала. Она стала неугомонной и не могла сидеть на месте. Было решено пригласить невролога. Пока его ждали, Марион упала и забилась в конвульсиях.
Марион отвезли в отделение интенсивной терапии. На ЭЭГ была видна электрическая буря, которая свидетельствовала об эпилептическом статусе.
Психиатрическая больница была далеко от местной многопрофильной больницы. Вызвали «Скорую помощь», которая срочно доставила Марион в отделение экстренной помощи. Во время ожидания «Скорой помощи» и по пути в больницу у Марион случались припадки один за другим. Ее тело билось в конвульсиях, затем расслаблялось, а после снова билось. Лекарства, которые дали ей парамедики, а затем и врачи отделения экстренной помощи, не помогли. Марион отвезли в отделение интенсивной терапии. На ЭЭГ была видна электрическая буря, которая свидетельствовала об эпилептическом статусе. Марион ввели пропофол – наркозный препарат, который подавил припадки и обездвижил ее тело. Женщину подключили к аппарату вентиляции легких. Ее кровяное давление поддерживалось с помощью специальных препаратов.
