Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
* * *
Лиза Каннингем сидела в кабинете врача в Восточном Лондоне и доказывала, что у нее не может быть депрессии. Потом она расплакалась и поняла, что никак не может остановиться.
– О боже, – сказал врач, – у вас ведь депрессия?
Когда Лиза почувствовала, как распространяется боль, она подумала: «Такое не может произойти со мной. Я медсестра психиатрической клиники. Моя работа – решать такие проблемы, а не поддаваться им».
Ей было за тридцать, и она не могла больше этого выносить. В течение нескольких лет вплоть до того дня в 1990-х она была постовой медсестрой психиатрической палаты в ведущей лондонской больнице. То лето было одним из самых жарких в истории города. В ее палате не было кондиционеров, на этом явно старались сэкономить. И она, вся мокрая от пота, наблюдала, как ситуация становилась все хуже и хуже. В ее палате лечили людей с разными психическими заболеваниями, достаточно серьезными для госпитализации: шизофрения, биполярное расстройство, психозы. Она стала медсестрой, потому что ей хотелось помогать таким людям. Но ей становилось все яснее, что больница, в которой она работала, просто пичкала людей препаратами по самые уши.
Один молодой человек был госпитализирован с психозом. Его так сильно накачали препаратами, что у него все время тряслись ноги и он не мог ходить. Лиза наблюдала, как брат парня носил его на плечах, чтобы тот мог сесть и получить свой обед. Одна из коллег Лизы стала высмеивать его, ссылаясь на старый эскиз Монти Пайтона.
– Посмотрите, разве это не Министерство Веселых Прогулок здесь? – сказала она.
В другой раз пациентку с недержанием стала упрекать еще одна медсестра в присутствии всех других пациентов:
– Только посмотрите, она описалась. Господи, разве вы не можете вовремя пойти в туалет?
Когда Лиза пожаловалась, что они не относятся к пациентам как к людям, ей сказали, что она «сверхчувствительная». Вскоре другие медсестры стали к ней придираться. Лиза выросла в доме, где было много агрессии. Эти унижения и оскорбления казались ей и знакомыми, и невыносимыми.
– Однажды я пришла на работу и подумала, что не могу здесь оставаться, – рассказывала она мне. – Я сидела за столом и глядела на монитор. Я ничего не могла делать. Физически ничего не могла. Я сказала, что чувствую себя плохо и мне нужно пойти домой.
Когда Лиза пришла домой, она заперла дверь, забралась в кровать и разрыдалась. Фактически она оставалась там последующие семь лет.
Типичный день Лизы во время депрессии начинался с пробуждения в полдень с невыносимым чувством тревоги.
– С самым настоящим чувством тревоги, – говорит она.
Она постоянно думала: «Что люди подумают обо мне? Разве мне можно такой выходить?»
– Знаете, я жила в Ист-Энде Лондона. Вы не можете выйти через переднюю дверь, не будучи замеченной.
Изо дня в день она делала себе макияж и пыталась заставить себя выйти на улицу, а потом смывала все и падала снова в кровать. Если бы не кошки, которым был нужен корм, она просто бы оставалась дома и чахла. Вместо этого она быстро шла в магазин, расположенный в пяти подъездах от нее, запасалась кормом для кошек и огромным количеством шоколада и мороженого и торопилась домой. До того как ее записали в больные, она стала принимать прозак и набрала огромный вес. Ее раздуло до 102 килограммов. Лиза бесконтрольно ела шоколадные торты-мороженое, плитки шоколада и ничего больше в течение дня.
Когда она разговаривала со мной годы спустя, ей все еще было трудно описывать то время.
– Я была полностью разбита. Я разучилась делать все, что до этого момента делала очень умело. Раньше я любила танцевать. Когда я только переехала в Лондон, у меня была репутация человека, который первый начинает танцевать. Поэтому меня пропускали в клубы бесплатно. «О, это Лиза? Пусть проходит бесплатно. Она скоро начнет танцевать». Но с наступлением депрессии все ушло. Чувствую, что потеряла себя… Я полностью потеряла свою индивидуальность.
Однажды ее врач рассказал ей о новой идее, которая к кому-то пришла. А потом спросил, не захочет ли она принять участие.
* * *
Однажды в середине 1970-х на сером западном побережье Норвегии два семнадцатилетних парня работали на судостроительной верфи. Они были частью команды, строящей большое судно. В предыдущую ночь дул сильный ветер, и чтобы кран не опрокинулся, его прицепили крюком к огромной неподвижной скале. Но на следующее утро забыли, что кран прицеплен. Когда рабочий попытался его запустить, ребята услышали громкий скрежет, и кран неожиданно начал падать в их сторону. Одному из них, Сэму Эврингтону, удалось увернуться. Он наблюдал, как молодой человек, который был рядом с ним, исчез под краном.
– Есть ключевые моменты в жизни, когда ты думаешь: «Черт, я умираю», – рассказывал он мне.
После того момента, когда он наблюдал, как умирает друг, он дал себе обещание: он не будет ходить по жизни как лунатик. Сэм собирался жить полной жизнью. Это означало, что он отказывается следовать сценарию других людей, а попытается прорваться к тому, что действительно важно.
Сэм думал о том времени, когда он был молодым врачом в Восточном Лондоне. Он чувствовал себя некомфортно, потому что продолжал замечать то, что не должен был замечать. Многие пациенты приходили к нему с депрессией и тревогой, и он знал, как реагировать, благодаря полученному образованию.
– Когда мы учились в медицинском колледже, – объясняет он, – все считалось биомедицинским. Поэтому то, что вы описываете как депрессию, вызывалось нейротрансмиттерами, и это был химический дисбаланс.
Решение тогда заключалось в медикаментозном лечении. Но, казалось, оно не соответствовало той реальности, которую он наблюдал. Сэм беседовал с пациентами и действительно слушал их. Он понимал, что начальная проблема – идея об отклонениях в мозге – «очень редко в конечном счете реально становилась проблемой, имеющей для пациентов значение». Почти всегда было что-то более глубокое, о чем бы они рассказали, если бы их спросили.
Однажды к нему на прием пришел молодой житель Ист-Энда, который чувствовал себя реально подавленным. Сэм достал блокнот, чтобы выписать ему лекарство или отправить к социальному работнику. Молодой человек взглянул на него и сказал:
– Мне не нужен ваш долбаный социальный работник. Мне нужна зарплата социального работника.
Сэм посмотрел на него и подумал: «Он прав, а я нет». Он вернулся к своему образованию и понял: «Я что-то упускаю». Как он сказал мне позже, все, чему его учили, «упускало громадную часть решения». Его пациенты часто находились в депрессии, потому что были лишены того, что делает жизнь достойной жизни. Сэм понимал это. И вспомнил обещание, данное себе в юности. Поэтому он подумал: «Если мы собираемся честно реагировать на депрессию, что мне делать сейчас?»
* * *
Лиза впервые вошла во врачебный центр, где помогал Сэм. Центр «Bromley-by-Bow» находился в бетонной расщелине Ист-Энда, зажатый между уродливыми жилыми комплексами и въездом в транспортный тоннель. Она очень стеснялась. Ведь она почти не выходила из дома годами. Ее волосы отросли, стали кучерявыми и неряшливыми. Ей казалось, что она выглядит как Рональд Макдональд. Лиза не верила, что новая программа поможет, что она сможет находиться в окружении людей долгое время.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
