Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
– Я бы хотел слетать на Святую землю, – объяснял он, – но по нашей вере мы дали согласие не летать. Это не дает нам торопиться. Это сильнее сплачивает семью. Потому что, если бы нам разрешалось летать, я мог бы летать в Калифорнию на аукционы и возвращаться. Но так как это не практикуется, мы больше времени проводим дома.
Мне хотелось узнать, почему они выбрали медленную жизнь. Ведь вы теряете что-то, когда не торопитесь. Но Лорон сказал, что, по его мнению, люди приобретают больше. Они приобретают «чувство общности с соседями».
– Если б у нас были машины, то наш церковный приход был бы раскидан на двадцать миль. Мы бы не жили рядом друг с другом. Соседи не приходили бы так часто на ужин… Здесь существует физическая близость и – как ее результат – близость духовная и психическая тоже. Самолеты и легковые автомобили всегда так удобны, и мы видим преимущества скорости. Но как группа мы решили противостоять ей. Поэтому вместо скорости мы можем иметь тесно связанную коммуну.
«Если вы можете находиться везде – в транспорте, в Интернете, – считает Лорон, – в конечном счете вы окажетесь в «нигде». Амиши, наоборот, всегда имеют чувство, «что они находятся дома». Он дал мне образ, описывающий его слова. «Человеческая жизнь, – говорит он, – как большой костер, который светит. Но если ты вытащишь из него один уголек и отложишь его, то он быстро сгорит. Мы храним тепло каждого, оставаясь вместе».
– Я бы хотел быть дальнобойщиком, ездить по стране, получать зарплату и ни о чем не беспокоиться, – рассказывает Лорон. – Я бы с удовольствием смотрел решающие матчи НБА каждый вечер. Мне нравится смотреть шоу семидесятых. Они мне кажутся уморительными. Но от всего этого не трудно отказаться.
Мы продолжали беседу, и он начал сравнивать амишей с группами англоязычного мира вокруг них. Например, «Дозорные Веса», где люди собираются вместе, чтобы похудеть и помочь друг другу это сделать. Невозможно сопротивляться всей этой еде в одиночку, но в группе, связываясь друг с другом, проверяя и поддерживая, человек видит, что может. Я смотрел на него, стараясь следовать тому, о чем он говорит.
– Итак, – спросил я, – вы говорите, что коммуна амишей – почти как группа поддержки для сопротивления соблазнам индивидуалистической цивилизации?
Лорон подумал с минуту над моими словами, улыбнулся и сказал:
– Да, в этом одно огромное преимущество.
* * *
Узнав все это, я понял, что, находясь здесь, среди амишей, я совсем запутался. Будучи молодым человеком, я отверг бы все это, приняв за отсталость. Но крупное научное исследование, проводимое среди амишей с целью изучения их психического здоровья в 1970-х[270], показало, что у них очень низкий уровень депрессии по сравнению с другими американцами. Несколько других исследований меньшего масштаба, проводимые после вышеуказанного, подтвердили его вывод.
Именно в Элкхарт-Лагранже я смог разглядеть, что мы потеряли в современном мире и одновременно что приобрели. У амишей сильно развито чувство принадлежности и значимости. Но я также смог понять, что считать их образ жизни панацеей было бы абсурдно. Джим и я провели полдня с женщиной-амиши, которая умоляла коммуну помочь ей, когда муж жестоко обращался с ней и их сыновьями. Но старейшины церкви сказали, что обязанность женщины-амиши подчиняться мужу, несмотря ни на что. Несколько лет муж продолжал жестоко обращаться с ней, пока она наконец не ушла из-за скандалов в коммуне.
Группа объединялась вдохновляющим образом, но она также часто объединялась экстремальной и жестокой теологией. Женщин подавляли, к геям ужасно относились, в избиении детей видели пользу. Элкхарт-Лагранж напомнил мне деревню отца в швейцарских горах. Там было глубокое чувство общности и привязанности к дому, но тот дом зачастую имел порочное правление. Это знак того, как сильная коммуна и ее смысл, будучи добавленными к чаше, кажется, каким-то образом перевешивают реальную и ужасную боль, вызванную этими проблемами.
Интересно, это неизбежный компромисс? Приобретение индивидуальности и прав ведет к подрыву коммуны и ее значения? Нам придется выбирать между прекрасной, но жестокой сплоченностью в Элкхарт-Лагранже и свободной, но вызывающей депрессию культурой Эдгвэера, где я вырос? Я не хочу покидать современный мир и возвращаться в мифическое прошлое, во многом более сплоченное, но также и более жестокое. Я хотел понять, можем ли мы найти синтез, при котором мы приблизимся к единению амишей, не задыхаясь и не прибегая к экстремальным идеям, которые часто вызывают у меня отвращение. Чтобы попасть в такой мир, от чего нам следует отказаться и что приобрести?
Продолжая путешествовать, я начал находить места и способы, которые, думаю, могли бы предложить начало ответа.
* * *
Сидя среди амишей, я слушал Фримена Ли. Он говорил, что знает: его мир кажется мне странным.
– Я понимаю, как вы, парни, смотрите на него. Но мы считаем: можно иметь кусочек рая здесь на земле, просто взаимодействуя с людьми. Вы знаете, как мы представляем его себе. Если, умерев, вы попадаете в рай, то там вы общаетесь с людьми. Вот так мы смотрим на это.
«Если ваша идеальная картина жизни после смерти выглядит как пребывание с людьми, которых вы всегда любили, почему бы вам и сегодня не выбрать то же самое? Пока вы все еще живы, по-настоящему быть рядом с людьми, которых вы любите? – спрашивал он меня. – Почему вы предпочитаете потеряться в дымке отвлекающих факторов?»
Глава 17
Восстановление второй связи: социальное назначение
Я мог понять, почему так много людей в Котти смогли освободиться от депрессии и тревоги, но их обстоятельства казались необычными. Меня не покидает интерес, можно ли повторить их переход от изоляции к взаимосвязям. Оказалось, что ответ или, по крайней мере, первые намеки на него на протяжении всех лет моей депрессии находились всего в нескольких милях от меня, в маленькой клинике в беднейшей части Лондона. Там считают, что у них есть модель, как распространить этот опыт.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
