— Это что? — нахмурился Махно.
— Это гостинец... Яички.
— Я тебе, что? Пасхальный поп? Да? — закричал Нестор, серея лицом. — Урядник?
— Но от чистого сердца, Нестор Иванович, — бормотал испуганно Шимко. — Не серчай... не обижай... Сказали, что председателю платить надо, а у меня денег нет...
— Леонид, — сразу севшим до хрипоты от гнева голосом просипел Нестор, — уходи, уноси свои яйца, пока я их не расколотил.
— Эх, товарищ Махно, я к тебе от чистого сердца, а ты... — и вышел, оставив-таки кузовок у двери на стуле.
— Вот положеньице, — хмурился Махно, кусая губы. — Исидор, ступай за дверь, впускай их по одному, и чтоб никаких мне подношений.
Когда зашёл очередной крестьянин, Махно зорко осмотрел руки мужика: у того был в руке только свёрнутый кнут. Нестор успокоился.
Уже вечером, когда Махно вместе с Чубенко подбивал результаты первого дня председательской работы, к его матери явился Лютый, волоча полную корзину и мешок, набитый продуктами.
— Евдокия Матвеевна, это плата Нестору Ивановичу от хлеборобов. Но только, пожалуйста, не говорите ему об этом.
— Так он же бешенеет от этого. Кричит, что я де не поп, чтоб обдирать бедняков. А они ж сами его выбрали председателем и платят чем могут. Вот тут ещё надавали рублей. Пожалуйста, не говорите ему.
— Хорошо, Исидор, я поняла. Смолчу, — вздохнула Евдокия Махно, пряча деньги в карман фартука.
4. Рабочее делоЗапись в Крестьянский Союз растянулась на несколько дней.
Перелистывая свой труд, Нестор отмечал:
— Ты гля, кулаки-то не хотят в Крестьянский Союз вступать. Ну ничего, рано или поздно дойдёт дело до дележа земли — спохватятся. На ближайшем крестьянском съезде надо предложить вписать в резолюцию: на землю имеют право только крестьяне.
Махно не отказывал себе в удовольствии хихикать, изображая рожи помещиков, оказавшихся вдруг не записанными в крестьяне, а стало быть, не имевших права на землю.
Но поразмыслив и вспомнив, что в союз, в сущности, не записались и батраки, уже корил себя:
— Нет. Нельзя так. На землю все должны иметь равные права — и батраки, и помещики, и получать наделы согласно количеству душ в семье.
— Ну помещики там наработают, — съехидничал Крат.
— Пусть так. Но коль мы провозглашаем равенство, то и помещикам должны предоставить возможность трудиться.
Едва закончилась запись крестьян, как Махно потребовал от Чубенко:
— Давай заводских профсоюзников. Пошли Исидора на чугунолитейный и на мельницу, а Марченко — на мыловаренный, Филиппа — на пилораму и к столярам. В общем, командуй.
Вечером в клубе анархистов собрались профсоюзные деятели гуляйпольских предприятий.
На всякий случай Нестор проверил по списку заводов присутствующих:
— От завода Кригера?
— Есть, — отозвался голос.
— От Ливийского мыловаренного?
— Есть.
— Отлично. От Вечлинского? Есть... От Кригера... От мельницы...
— Товарищи, революция предполагает самое активное участие в ней трудящихся, ради которых она обычно и происходит, — начал Махно. — В нашей волости, вот, соорганизовались крестьяне. Я считаю, настало время и рабочему классу сказать своё веское слово. Ведь в программах основных партий заводы предполагается передать тем, кто на них трудится. И эсеры и мы, анархисты, стоим твёрдо на том, что земля — крестьянам, фабрики и заводы — рабочим. А ведь вы, профсоюзники, представляете интересы рабочих на местах, во всяком случае должны представлять. Что ж вы-то молчите?
— Товарищ Махно, ведь революция-то началась в Петрограде, — сказал Серёгин. — Вот и сейчас вольно или невольно все смотрят на столицу или хотя бы на Екатеринослав. Как там они?
— А анархисты считают, что всё должно идти снизу, от самодеятельности трудящихся. Что касается меня, то я предлагал экспроприацию всех денежных касс и банка, но мне товарищи отсоветовали, сказав, что не хотят видеть меня на виселице. Поэтому я предлагаю почти законный способ потрясти наших заводчиков. Все профсоюзы, объединясь, потребуют от всех без исключения хозяев предприятий увеличить зарплату рабочим, скажем, на сто процентов, то есть вдвое.
— Они не согласятся, — сказал Миронов.
— Знаю. Они не согласятся, если мы потребуем и пятидесяти процентов. Но от ста у нас есть возможность уступить, скажем, до восьмидесяти процентов. А куда отступать от пятидесяти? Ну как, товарищи вожди пролетариата?
— Нестор Иванович, вам легко говорить сто-восемьдесят. А как это сделать нам? Ведь помимо профсоюзной деятельности мы ещё многие стоим у станков. Я скажу своему хозяину: давай десять процентов, он меня тут же выгонит с завода. Кто меня после этого примет в Гуляйполе на работу?
— Какие ж вы, к чёрту, защитники трудящихся, — нахмурился Махно.
— Так избрали на собраниях, доверили, так сказать.
— Раз доверили, доверие надо оправдывать. Рано или поздно заводы будут у капиталистов отняты, вы должны быть готовы стать на них полными хозяевами. А вы на Петроград оглядываетесь. Забастовку-то хоть вы сможете организовать?
— Так война ж идёт.
— Мы остановимся на экономических требованиях, они вполне законны. Цены растут, рабочие нищают...
Несколько часов судили-рядили завкомовцы и наконец остановились на том, что требования хозяевам предъявит от имени Совета профсоюзов Нестор Махно, пригрозив в крайнем случае всеобщей забастовкой.
Уже когда стали расходиться, Миронов, улучив момент, сказал Махно:
— Нестор Иванович, вы учитывайте, что рабочих будет очень трудно подвигнуть на забастовку. Все боятся увольнения, штрафов.
— Надо, чтоб заводчики нас боялись, то есть рабочих. Революция же, дорогой товарищ. Пора спину-то выпрямлять.
Когда на следующий день в Совете профсоюзов собрались хозяева предприятий, Махно, появившийся перед ними, несколько мгновений колебался, не зная, как же обратиться к ним. «Товарищи», язык не поворачивается, какие они ему товарищи. «Господа» тем более не подходит, слишком унизительно для него. И тут озарило:
— Граждане заводчики, мне поручено предъявить вам требования рабочих...
Махно увидел, как покривился хозяин мыловаренного Ливинский, и тогда Нестор, вперя в него свой взгляд (а он знал непереносимость его для многих), продолжал:
— ...Ныне цены растут как на дрожжах, дошло до того, что рабочий на дневной заработок способен купить только булку хлеба на рынке. Поэтому приспел час вам, граждане заводчики, поделиться вашими доходами с рабочими, то есть поднять им зарплату.
