Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
Мы тихонько спустились по лестнице. Осторожно выглядывая из-за углов, добрались до входной двери, вышли на улицу и, сев в машину Калеба, куда-то поехали. Не помню куда.
Я прижимаю гитару к бедру. Калеб больше ни разу не просил меня обучить его игре на ней. И сама я не упоминала об этом. Почти год прошел, а она так и простояла на своем прежнем месте – нетронутой, ненастроенной. Я провожу пальцами по струнам и тут же зажимаю их рукой, заглушая звук. Бережно прислоняю гитару к стене у двери – в коробку она не поместится. Это недешевый инструмент, и, возможно, мама Калеба захочет ее продать. До меня наконец дошел смысл разбора вещей в его комнате: нужно разделить их на те, которые родные захотят сохранить себе, и на те, которые они захотят отдать даром или продать.
Я заполнила и подписала коробки: «Рубашки», «Брюки», «Футболки», «Шорты», «Носки». Они выстроились вдоль стены одна на другой, но комната все еще полна вещей. Полна им. Здесь везде Калеб. Сколько времени уйдет на то, чтобы эта комната перестала быть комнатой Калеба? Сколько вещей нужно убрать, чтобы я перестала видеть его в каждом уголке, каждое биение сердца, каждую секунду, отсчитываемую дурацкими тикающими часами? Чтобы я могла вздохнуть полной грудью, не ощущая удушающего чувства.
Наверное, дело в фотографиях. В его глазах. Они везде. Я вспоминаю, как поднималась по этим ступеням в последний раз, как заглядывала в его комнату, когда Калеб был еще с нами. Он подпирал косяк, преграждая мне путь вытянутой рукой. Его тело говорило: «Ты здесь нежеланна». И теперь я здесь – там, где была нежеланна, – и у меня такое ощущение, будто Калеб наблюдает за мной. Наблюдает за тем, как я копаюсь в его вещах, раздербанивая его жизнь на кусочки. В тот день он с бесстрастным лицом бесстрастно спросил: «Что ты здесь делаешь, Джесса?» Сейчас мне снова слышатся эти слова. Они идут от стен. Идут отовсюду.
Наши фото
Я бросаюсь к окну и распахиваю его. От ворвавшегося в дом холодного воздуха перехватывает дыхание. Комната оживает: фотографии колышатся, постукивая о стены, на столе переворачивается лист. Такое ощущение, будто по комнате кружит сам Калеб. Я высовываюсь из окна. Наверное, это выглядит так, словно я пытаюсь сбежать. Словно дом горит, и я спасаюсь от огня или густого дыма. Раньше на окне была сетка. Не знаю, куда она делась.
Я некоторое время слушаю пение птиц, шелест листьев на ветру, двигатель поворачивающего за угол автомобиля, затем закрываю окно. В комнате остается прохлада, но это ненадолго. Скоро воздух начнет теплеть. Затем я принимаюсь за фотографии, снимая их одну за другой. С них на меня смотрит Калеб. С них смотрю на себя я. И это невыносимо. Мучительно видеть нас счастливыми и влюбленными друг в друга. Удивительно, что он не снял наши снимки. Может, просто делал вид, будто ничего не произошло. Может у него не было ни сил, ни времени на то, чтобы полностью стереть меня из своей жизни. А может, он просто привык к этим фотографиям и не замечал их точно так же, как играющую фоном музыку. Или, может – и об этом думать больнее, – он тоже был оптимистом.
Снимая со стены снимки, я замечаю на обратной стороне карандашные надписи, и сердце щемит. В наше время фотографии-то не распечатывают. А тут такое. Это невероятно мило. И от этого болит душа. На одной фотографии мы сидим на пляже. Пока еще друзья, а не возлюбленные. На мне толстенный слой солнцезащитного крема, волосы растрепались, нос облупился, пальцы зарылись в песок. Дело было в августе, в лето нашей встречи, что и подтверждает дата на оборотной стороне снимка. Калеб придвинулся ко мне, вытянул руку с фотоаппаратом и велел мне улыбнуться. На фото я щурюсь на ярком солнце.
«В тот день я уже знал, что мы будем вместе», – сказал он, показывая на эту фотографию на своей стене. Я улыбнулась про себя. Я поняла это раньше. В самый первый день, когда он сел на мое пляжное полотенце и отпил моей газировки. Я ощутила себя достойной мужского внимания, и мое сердце затрепетало. На следующем снимке мы с Калебом перед школьным балом. Его сделала моя мама. И это наше первое фото в качестве влюбленной парочки. Мы сияли улыбками, лучась от радости. Помню, как мне безумно хотелось поскорее сбежать из дома. Казалось, я взорвусь от переполняющих меня эмоций.
Калеб коллекционер… точнее, был им. Он собирал все что ни попадя. Еще чуть-чуть и начал бы коллекционировать газетные вырезки. Он хранил корешки билетов после наших свиданий, старые домашки с оценками, школьные записки. Поэтому проставленные на фотографиях даты не удивляют меня. И все же я ощущаю какую-то отчаянность в том, как с течением времени подписи становятся бледнее, мельче, отодвигаются к углам. Словно Калеб думал, что однажды мы останемся парой лишь в воспоминаниях. Словно чувствовал, что наши отношения постепенно сойдут на нет. Словно пытался удержать ускользающие сквозь пальцы мгновения. Он черкал на обратной стороне дату, липучкой пригвождал фото к серой стене и, отступив, любовался им.
Следующим идет фото с Хэллоуина, на который мы с Хейли из года в год традиционно маскируемся под всем известную парочку близняшек, хотя совершенно не похожи друг на друга (школьные правила обязуют нас придерживаться дресс-кода, поэтому приходится проявлять чудеса изобретательности). Мы прикидываемся близняшками из «Сияния» с тех пор, как Хейли зафанатела от Стивена Кинга. И нам плевать на то, что Хейли на несколько дюймов выше меня, что у нее карие глаза, а у меня – голубые, что она пошла в отцовскую родню из Пуэрто-Рико и у нее очень смуглая кожа, а ко мне даже загар не липнет. В прошлом году Хейли завила свои длинные темные волосы, чтобы они казались короче, а я спрятала свою светлую копну под каштановый парик, и мы обе нацепили сбоку заколки. Мы нашли в комиссионке одинаковые платья и завязали пояса бантами. На фотографии Калеб стоит между нами. На нем плащ, полурасстегнутая синяя рубашка открывает букву «S» – его костюм супермена. (Калеб заявил, что школьный дресс-код не запрещает плащей.)
На следующем снимке запечатлена рождественская вечеринка. Наши с Калебом глаза сияют похлеще окружающих нас огней. На другом фото мы сидим у него в комнате – я тогда проводила больше времени у него дома, чем у себя. Есть снимок с нами и Максом, а также с младшей сестренкой Калеба, сидящей у меня на коленях. На мгновение я замираю с мыслью: оставить фотографии на стенах для нее? Но нет. Я продолжаю двигаться. Продолжаю собирать снимки. Они все ложатся на ковер лицевой стороной вниз, датой вверх – в виде своеобразной кривой развития наших отношений.
На снимках меняется длина моих волос, моя улыбка становится все более расслабленной, мы с Калебом постепенно сближаемся и вот уже привычно держимся за руки. Я снимаю фотографии со стены, одну за другой, переворачиваю и складываю стопочкой. Выкинуть их я не могу. Мама Калеба дала для его личных вещей отдельную коробку. Но я не хочу, чтобы она перебирала наши снимки. Они мои. В этой комнате везде я. Она сама так сказала. Я не могу обрезать фотографии – на моей части снимка останется его рука, на его – моя.
Фотографии заканчиваются задолго до разрыва наших отношений. Снимок с бейсбольной игры. Фото в комнате Калеба: мы сидим на постели, он целует меня в щеку, держа фотоаппарат перед нами, а я смеюсь, морща нос. Фотография из похода. После него мы больше не снимались. Возможно, в какой-то момент Калеб понял, что мы расстанемся. Так же, как в какой-то момент понял, что мы будем вместе. Это понял первым он? Или я? Отчетливо ли он осознал это, или у него в душе, как и у меня, поселилось странное, тревожное чувство, которое пробуждало меня ночами, глодая изнутри?
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
