Иногда в студию приходили новые женщины-вокалистки, и мне надо было давать аккомпанемент для песен, которые я не только не играл до этого, но даже и не слышал. Часто я не имел ни малейшего понятия о стиле или темпе исполнения певицы, и тогда приходилось исхитряться на ходу. Почти всегда, впрочем, все проходило более-менее успешно. В перерыве, пока диктор читал новости, я бежал в уборную, срывал с ног галоши, брызгал в лицо холодной водой и мыл руки. Этого было достаточно, чтобы взбодриться и играть с огоньком до восьми вечера. Затем я бежал домой, ужинал и немного отдыхал. Вторая смена с десяти вечера до двух ночи обычно была оживленной. Мне она очень нравилась, однако запасов горючего во мне едва хватало до конца эфира. Я добирался домой, начиная раздеваться еще на лестнице, а когда голова касалась подушки, я уже спал как убитый.
Одной из моих побочных обязанностей на радио был поиск талантливых людей для участия в радиопрограммах. Однажды вечером к нам на прослушивание пришли два парня, которых звали Сэм и Генри. Они дали мне ноты нескольких песенок и водевильной репризы. Пели они отвратительно, но шутки их были ничего, и я нанял их для радиостанции, дав по пять долларов за исполнение. Позже эти двое создали собственные комические персонажи и начали представлять диалог двух негров с южным акцентом, имевший огромный успех у слушателей. В историю американского шоу-бизнеса они вошли под именами Эймос и Энди. Еще одной парой исполнителей, с которыми я работал на радиостанции WGES (и которые тоже были наняты за сущие гроши) были Малыш Джек Маленький и Томми Мейли. Своеобразный стиль игры Малыша Джека увлекал, и позже он основал популярный танцевальный оркестр. Томми, у которого особенно хорошо получалось петь, сочинял танцевальные мелодии с лирическим текстом. Среди прочего он написал такие песни, как «Ревнивая» и «Глядя на мир сквозь розовые очки». В песнях Томми было нечто, берущее за живое. Этот человек имел врожденный дефект — недоразвитые руки, оканчивавшиеся в локтях. Гонорары за песни позволили бы Томми до конца дней жить в достатке, но судьба распорядилась иначе. Он окончил жизнь алкоголиком без гроша за душой.
Этель иногда жаловалась, что я провожу на работе слишком много времени. Я вспоминаю те дни, и мне кажется, что это было не совсем так. Однако у меня были большие амбиции, и я не мог бездельничать даже минуту. Я твердо решил разбогатеть, чтобы позволить себе иметь красивые вещи, и надо сказать, что заработок на двух работах эту возможность нам давал. Страница за страницей я прочесывал объявления о распродаже домашнего имущества в районах, где жили богатые, — Ривер-Форест, Хинсдейл и Уитон, и буквально дежурил на этих распродажах, выкупая элегантную мебель по самым низким ценам.
Со временем у меня на радио появился выходной — ночь с субботы на воскресенье. Для нас с Этель она стала главной ночью недели. По субботам я полдня работал в офисе Lily Cup в центре Чикаго, а когда уходил домой, то получал чек с недельным заработком. По дороге я обналичивал этот чек в банке, большую часть денег тут же помещал на сберегательный счет, а остальные брал на хозяйственные расходы. Этель к моему приходу уже приготавливала ужин. Поев, мы надевали самую красивую одежду, садились на пригородный поезд и ехали в Чикаго смотреть какие-нибудь представления типа «Безумства Зигфрида», «Скандалы Джорджа Уайта» или серьезные пьесы. По окончании сеанса мы шли в кафе «У Генриха», пили кофе, а по пути домой захватывали воскресные газеты.
То были добрые старые времена в нескольких смыслах. Многие финансовые и деловые магнаты той эпохи, казалось, смотрели на мир сквозь розовые очки, о которых пел Томми. Когда великие люди мира сего, например, министр торговли США Герман Гувер, говорили, что наша страна будет отныне вечно процветать, кто взялся бы это оспаривать? Объем продаж бумажных стаканчиков рос по мере того, как я учился планировать свою работу. Одновременно росла и моя уверенность в собственных силах. Я обнаружил, что мои клиенты предпочитали обращение прямое и открытое, без обиняков. Чаще всего они делали заказы, когда я представлял им товар и спрашивал без долгих хождений вокруг да около, сколько стаканчиков они возьмут для своего заведения. Очень многие торговцы, умея выгодно представить товар, не умеют угадывать момент, когда надо остановиться и замолчать. Именно этот момент играет критически важную роль в продажах. Лишь только я замечал, как мой потенциальный клиент выражает беспокойство, посматривает на часы, рассеянно глядит в окно или начинает копаться в бумагах на столе, то моментально прекращал рассказ о товаре и спрашивал, сколько стаканчиков он закажет.
В летнее время, когда на стадионе выступали «Чикагские тигрята», я планировал рабочий день так, чтобы успеть приехать туда как раз к началу игры. Там я продавал бумажные стаканчики хамоватому молодому человеку по имени Билл Вик, который торговал содовой в ларьке, принадлежавшем его отцу. Мне этот парень нравился, хотя я боялся, что из-за своей невоздержанности на язык он рано или поздно влипнет в большие неприятности. Он был предприимчивым человеком, хотя мне неоднократно приходилось видеть, как он в разгар рабочего дня спит на мешке с жареными орешками. Опять и опять я повторял ему, что он должен продавать орешки клиентам, а не использовать их в качестве матраса.
В те времена бейсбольный матч протекал намного быстрее, чем сегодня. Я жарился на открытой трибуне в течение девяти подач, а после игры у меня все еще оставалось пару часов на продажи. Современным же зрителям крупно повезет, если матч окончится до заката солнца.
Бейсбольные матчи в двадцатые годы были поистине великими. Роджер Кан совершенно точно подметил в «Сыновьях лета»: «…умение играть в бейсбол обратно пропорционально возрасту. Чем старше становится человек, тем лучше, как ему кажется, он играл в бейсбол в юности — так это видится в размытой дымке воспоминаний». Данное наблюдение справедливо и в отношении бейсбольных игроков, за которыми человек с интересом следил в юности. Я до сих пор отлично помню позу Хэка Уилсона на площадке, и Бейба Рута, бегущего от Чарли Рута на стадионе Ригли-Филд. На ту игру я подъехал на своем стареньком «Форде» модели А в два часа ночи, чтобы занять место в очереди к билетным кассам. Было чертовски холодно, и люди, чтобы согреться, разводили в канавах костры и потягивали джин. Когда бутылку пустили по кругу и очередь дошла до меня, я поначалу отказался, но затем пару раз все-таки хлебнул. После рассвета потеплело, но некоторые вовсю продолжали распивать джин. Позже, во время игры, я опять увидел этих бедолаг. Они лежали между рядами стадионных сидений, пьяные в хлам. Сомневаюсь, что они успели увидеть игру хоть краем глаза.
Моя дочь Мерилин родилась в октябре 1924 года. С ее появлением мне пришлось работать еще упорнее. Той зимой бумажные стаканчики продавались особенно плохо. Моими немногочисленными клиентами остались только больницы и поликлиники. Дела шли не очень хорошо еще и потому, что в первую очередь я думал о благе клиенте. Ну как я мог заставить хозяина ларька с содовой купить бумажные стаканчики, когда видел, что его бизнес из-за холодной погоды не идет, и чертовы стаканчики ему без надобности? В основе моих действий была забота о клиентах, и если проданный клиенту товар не помогал ему увеличить продажу его собственного товара, то я начинал чувствовать себя не в своей тарелке. Несмотря на вынужденный простой, я все так же получал жалование — тридцать пять долларов в неделю. Моя зарплата была потерей денег для компании, и это тоже доставляло мне неприятные чувства. Я дал себе зарок, что следующей зимой такая ситуация не повторится.
