— О'кей, — медленно сказал я, — только будь осторожна.
— То есть? — спросила Сара.
Я взглянул на Питера — тот отчаянно замотал головой. И все же казалось разумным принять хотя бы элементарные меры предосторожности.
— Не позволяй Донне выходить на улицу одной, — сказал я.
Донна сильно покраснела, а Сара немедленно вскипела. Я беспомощно промямлил:
— Я ничего... Я, собственно, имел в виду ее безопасность... чтобы ей никто не нахамил...
Сара решила, что это разумно, и успокоилась. И вскоре я собрался уезжать.
Я простился с ними в доме, потому что на улице все время стоял народ и жадно глазел на окна. В последнюю минуту Питер сунул мне три кассеты послушать в дороге, чтобы не скучно было ехать. Я мельком взглянул на них:
«Мы с королем», «Оклахома», «Вестсайдская история». Не последние новинки, конечно; но я все же поблагодарил Питера, поцеловал на прощание Сару — из вежливости, поцеловал Донну — по той же причине, и уехал — как это ни печально, заметно воспрянув духом.
Я уже проехал две трети пути до дома, когда решил все же включить «Оклахому». Тогда-то я и обнаружил, что Питер отдал мне вовсе не музыкальные записи.
Вместо «Какое прекрасное утро!» я услышал громкий вибрирующий скрежещущий вой, прерываемый короткими промежутками завывания на одной ноте. Я пожал плечами, немного прокрутил пленку вперед и снова нажал на кнопку. То же самое.
Я вынул кассету, перевернул ее на другую сторону и попробовал снова.
То же самое. Проверил «Мы с королем» и «Вестсайдскую историю». И там то же.
Я знал, что это за вой. Кто его однажды слышал, тот уже ни с чем не спутает. Скрежещущий вой создается двумя нотами, которые сменяют друг друга так быстро, что ухо едва успевает это улавливать. А завывание на одной ноте обозначает интервал, где ничего нет. На «Оклахоме» периоды скрежещущего воя тянулись от десяти секунд до трех минут, как это обычно и бывает.
Это звук, который издают записи компьютерных программ, когда их проигрывают на обычном магнитофоне.
Магнитофонные записи программ очень удобны и широко используются, особенно на небольших компьютерах. Можно записать на магнитофонную кассету множество самых разных программ и просто выбирать нужные и запускать их по мере нужды; но в то же время кассета остается обычной кассетой, и если проиграть ее на обычном магнитофоне, то услышишь вот этот самый вой.
Питер дал мне три шестидесятиминутные записи компьютерных программ. И нетрудно было догадаться, что это за программы.
Интересно, почему он отдал их мне столь странным образом? И почему он вообще мне их отдал? Я мысленно пожал плечами, запихнул кассеты вместе с коробками в бардачок и включил радио.
Школа в понедельник показалась праздником после оранжерейных эмоций в Норидже, и проблемы Луизы-лаборантки — детским лепетом по сравнению с тем, что творилось с Донной.
В понедельник вечером, когда я смотрел по телевизору то, что мне хотелось, и ел кукурузные хлопья со сливками, положив ноги на журнальный столик, мне позвонил Питер.
— Как Донна? — спросил я.
— Я даже и не знаю, что бы с ней было, если бы не Сара!
— А ты?
— Я? Нормально. Джонатан, ты слушал кассеты, что я тебе дал? — голос у него был неуверенный и слегка извиняющийся.
— Да, каждую понемногу.
— Ага... Я надеюсь, ты догадался, что это такое?
— Твои лошадиные программы?
— Да... Э-э... Послушай... Не мог бы ты немного подержать их у себя?
— Он не дал мне времени ответить и поспешно продолжал:
— Видишь ли, мы рассчитываем в пятницу, сразу после слушания, отправиться на катере. Нет, приговор, конечно, будет условным: даже самые неприятные из этих чиновников говорили, что при таких обстоятельствах иначе быть не может, — но Донна будет так выбита из колеи этим судом и всем прочим; поэтому мы уедем сразу, как только сможем, а мне не хотелось, чтобы эти кассеты лежали в офисе без присмотра, поэтому вчера утром я съездил и забрал их и отдал тебе. На самом деле я, конечно, не подумал... Можно было бы положить их в банк или еще куда-нибудь... Я, наверно, просто хотел избавиться от них, чтобы, если эти скоты явятся ко мне, я мог честно ответить, что кассет у меня нет, и пусть они едут к тому, для кого я их делал.
Мне не в первый раз пришло в голову, что для компьютерного программиста у Питера не слишком блестящая логика. Впрочем, в таких обстоятельствах у любого схемы полетят.
— Эти двое больше не появлялись?
— Пока нет, слава богу.
— Наверно, они еще не разобрались.
— Ну, спасибо тебе! — с горечью сказал он.
— Я твои записи буду беречь, — пообещал я. — До тех пор, пока будет нужно.
— А может, ничего и не случится. В конце концов, я не сделал ничего незаконного. И вообще ничего плохого.
«Да-да, если я спрячусь под одеяло, чудище уйдет, — подумал я. — А впрочем, может быть, он и прав».
— Но почему ты не сказал мне, что было, на тех кассетах? — спросил я. — Зачем эти вкладыши с «Оклахомой» и всем прочим?
— А? — Голос Питера звучал несколько озадаченно. Потом до него, видимо, дошло. — Просто, понимаешь, когда я вернулся, вы все сидели и обедали, и у меня не было случая увести тебя от девочек, а при них мне объяснять не хотелось, потому я и засунул их в эти коробки, чтобы отдать тебе.
Мне на миг сделалось не по себе, но я это подавил. В конце концов, с тех пор, как Донна украла ребенка, Питер оказался выброшен из мира здравого смысла и нормального поведения. В целом, для человека, на которого неприятности валятся со всех сторон одновременно, он вел себя вполне достойно. За эти выходные я, помимо дружбы, начал испытывать к нему некоторое уважение.
— Если ты захочешь прогнать эти программы, — сказал Питер, — тебе понадобится компьютер «Грэнтли».
— Я и не собирался... — начал я.
— Ну, может, Вильяму будет интересно. Он ведь помешан на скачках, разве нет?
— Да, пожалуй.
— Я потратил на них так много времени... Мне действительно хотелось бы знать, как они работают в деле. В смысле, от кого-то, кто действительно разбирается в лошадях.
— Ладно, — сказал я. — Но компьютеры «Грэнтли» на дороге не валяются, а у Вильяма экзамены на носу, так что если мы и пустим эти программы в ход, то не скоро.
— Мне тебя очень не хватает, — сказал Питер. — Все эти звонки, они меня буквально убивают! Послушай, а когда ты отвечал на звонки, тебе не звонили такие люди, буквально кипящие злобой в адрес Донны?
— Были и такие.
— Но ведь они ее никогда даже не видели!
— Просто неуравновешенные личности. Не слушай их, и дело с концом.
